Богам на смех - Фредерик Браун
— Его серьга действительно была золотой? — спросил Блейк.
— Не опережай события, — ответил я ему.
От долгого сидения у меня затекли ноги, и я встал, чтобы размяться. На изыскательском корабле не слишком-то разомнешься. Когда я протянул руку, она уперлась в револьвер, прикрепленный держалками к стене.
— Блейк, а зачем здесь револьвер?
Он пожал плечами.
— Правила. На каждом космическом корабле должно быть ручное стрелковое оружие. Непонятно только, зачем оно на изыскательском корабле? Может, в совете боятся, что какой-нибудь астероид взбесится, когда мы возьмем его на буксир и начнем стаскивать с орбиты? Был у меня случай. Зацепили мы двадцатитонную крошку и…
— Да помолчи ты со своей крошкой, — оборвал его Чарли. — Хенк дошел до этих треклятых серег.
— Почти дошел, — подтвердил я.
Я снял револьвер со стены и рассмотрел его. Старомодное огнестрельное оружие, стреляющее металлическими пулями. Обойма на двадцать пуль. Такие револьверы выпускали на стыке двадцатого и двадцать первого веков. Револьвер оказался заряженным и вполне работоспособным, но грязным внутри. А я, надо сказать, ненавижу, когда оружие грязное.
Продолжая рассказывать им про Ганимед, я снова уселся на койку, достал из личного рюкзака старый носовой платок и начал очищать внутренности револьвера от грязи.
— Лекки так и не позволил нам снять его серьгу. Когда Хейнс захотел сделать пробу металла, Лекки уперся, как ребенок. Хотите знать, что он сказал Хейнсу? А сказал он ему примерно так: «Если племя окажет тебе честь и подарит серьгу, можешь исследовать ее вдоль и поперек». И тут же снова начал превозносить уникальные знания ганимедских туземцев.
На следующий день вся научная шайка захотела отправиться в селение. Спасибо Дику, урезонил. Сказал, что без охраны их не пустит, и напомнил правило: на корабле должно находиться не менее половины всех участников экспедиции. Лекки так и так пришлось идти, чтобы переводить с хрюкающего языка на человеческий. С ним отправилась Хильда, а в качестве охранника — Арт. Поскольку племя было настроено к нам дружественно, мы решили и дальше сохранять такой расклад: два исследователя и один охранник. Туземца, швырнувшего в нас с Артом копье, мы всерьез не приняли. Наверное, и у этого племени были свои свихнутые. К тому же копьеметатель он оказался неважный: промахнулся на целых двадцать футов. Мы даже не стали стрелять по нему.
Не прошло и двух часов, как они вернулись назад. Глаза у Хильды сияли, а в левом ухе болталась сережка. Она была настолько горда и счастлива, будто ее избрали марсианской королевой. Хильда щебетала про туземцев почище Лекки. Мы не знали куда спрятаться от ее болтовни.
На третий день в селение пошли Лекки с Хейнсом. Я их сопровождал. Хейнс всю дорогу сердито бубнил, что не позволит всунуть себе в ухо серьгу, даже если его и интересует химический состав металла. Могут просто отдать ему в руки.
Когда мы пришли, туземцы снова не обратили на меня никакого внимания. Я немного побродил между хижинами, потом решил прогуляться по окрестностям. И тут я услышал вопль. Я сразу же со всех ног бросился назад. Мне показалось, что кричал Хейнс.
В центре селения собралась толпа туземцев. Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы протиснуться сквозь них. Наконец я увидел Хейнса. Он медленно поднимался на ноги. На его белоснежном комбинезоне расплывалось большое красное пятно. Я схватил Хейнса под руки, помог встать. Спрашиваю: «Хейнс, что с тобой? Они тебя покалечили?» Он медленно, как в полусне, покачал головой. «Ты не волнуйся, Хенк. Я вполне нормально себя чувствую. Просто оступился и упал». Так он мне это объяснил. Заметив, что я вперился в его красное пятно, он улыбнулся. Точнее, попытался изобразить улыбку, но она вышла совсем неестественной. «Это не кровь, Хенк, — сказал он мне. — Меня во время ритуала угостили туземным вином, а я, сам видишь, пролил».
Понятное дело, я начал расспрашивать его про ритуал и вдруг заметил у него в ухе серьгу. Вот те на! — подумал я. Сейчас спрошу, как он дошел до жизни такой. Однако Хейнс заговорил с Лекки. Разговор у него был вполне нормальный. Да и выглядел он тоже вполне нормально. Лекки объяснял ему значение каких-то хрюкающих фраз, и Хейнс слушал с преувеличенным интересом. Это избавляло его от моих расспросов. Мне показалось, что он только прикидывается заинтересованным, а сам о чем-то крепко раздумывает. Скорее всего, Хейнс лихорадочно сооружал в мозгу более убедительную историю, чтобы объяснить и пятно на комбинезоне, и свое неожиданное согласие нацепить серьгу.
До меня начало доходить: не такое уж благословенное место этот Ганимед. Есть тут что-то поганое и мерзкое, только тогда я еще не знал, что именно. И я решил: пока не дороюсь до истины, буду держать пасть накрепко закрытой, а глаза — широко открытыми.
Вы, наверное, подумали, что я стал тайно наблюдать за Хейнсом. Ошибаетесь. Я рассудил так: это я еще успею. Несмотря на случившееся, ни Хейнс, ни Лекки возвращаться на корабль пока не собирались. Обо мне снова забыли, и я вторично отправился прогуляться, но теперь у меня появилась цель. Если туземцам есть что от нас скрывать, лучше следить за ними тайно, не привлекая к себе внимания. Вокруг были заросли кустов. Я выбрал подходящий куст и спрятался за ним. По тому, как мне дышалось, я прикинул, что где-то полчаса у меня есть. Но прошло гораздо меньше времени, и я увидел такое, что явно не предназначалось для глаз землян.
Я сделал паузу и посмотрел ствол револьвера на просвет. Внутренности ствола стали почти чистыми, если не считать двух пятен, оставшихся с другого конца, у дула.
— И ты, поди, увидел марсианского траага, который стоял на собственном хвосте и пел «Энни-Лори»,[2] — предположил Блейк.
— Представь себе, я увидел нечто похуже, — сказал я ему. — Я увидел, как одному ганимедскому туземцу откусили ноги, и это его разозлило.
— Такое кого хочешь разозлит, — ответил Блейк. — Даже меня, уж на что я парень уравновешенный. Кстати, а кто ему откусил ноги?
— Этого я не знаю. Какая-то речная тварь. Невдалеке от их селения протекала речка. Скорее всего, в ней жила какая-нибудь мерзость вроде наших крокодилов. Я видел, как двое туземцев решили перейти речку вброд. И вдруг на середине один
