Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика

— Эй, ты течешь не в ту сторону! — расхохотался он, забавляясь тем, что этот Аспект использовал метафоры для того, что Серейджен выразил бы при помощи формул, Кекйай высказал бы напрямую, а Нейбен не был бы способен определить.

«Нет, — вдруг подумалось ему. — Похоже нашу систему пускают на удобрения».

Корабль приближался к своей цели, с точностью до сантиметра оперируя параметрами пространственно-временного континуума. За сиянием ледяной поверхности колонии начали проглядываться первые подробности. Корпус «Спокойной Тридцать Три» был усеян хаотичным нагромождением сенсоров, шлюзов, производственных куполов и куда менее опознаваемых конструкций. Белый город. Из доков, подобно снежной поземке ранней зимой, вырвалось скопление кораблей-осколков. Интересно, где на этой равнине скрывались оборонительные системы? Быть может, смертоносное оружие содержат вот те ледяные каньоны, прорезанные точно лезвиями на ногах гигантских конькобежцев? И задумывались ли когда-нибудь в Анприн, что для всех без исключения культур, возникших на Тей, белый цвет стал символом разрушения, напоминавшим о снегах долгого и мрачного сезона?

Дни, проведенные в отсутствии тяготения, настолько повлияли на Торбена, что тот начал ощущать микрогравитационные взаимодействия собственных органов. Не взирая на одновременные восторг и страх перед неизвестностью, он постоянно пытался высчитать силу притяжения «Спокойной Тридцать Три», ежечасно менявшуюся с каждой новой порцией воды, выкачанной с Теяфай. Он все еще возился с числами, когда корабль-осколок заложил очередной вираж и мягко, будто целовал любимую, опустился в доках одного из радиальных лифтов.

На десятый день своего путешествия Торбен встретился с Фолзом, Корпой, Бележ, Саджеем, Ханнеем и Етгером. Выходя из лифта после спуска под тридцатикилометровую толщу льда, он ожидал увидеть что-нибудь похожее на факультет в Джайне; деревянную облицовку коридоров и залов под расписными древними сводами, толпы веселых, смышленых, болтливых студентов, просто взрывающихся идеями и свежими взглядами на мир. В итоге своих новых знакомцев он нашел в огромном, продуваемом ветрами отсеке, состоящем из множества проходов, комнат, балконов и подвесных террас. Тот чем-то напоминал осиное гнездо, выстроенное под ледяной корой.

— Должна признать, что топология континуума — это и в самом деле весьма специфичная область, — сказала Бележ. И без того тонкая как струнка специалистка в области квантовой пены, выросшая в Йелдесе на юге архипелага Нинт, стала еще более высокой и тощей в результате ослабленной гравитации «Спокойной Тридцать Три». — Но если хочешь бурной деятельности, лучше двигать на «Двадцать Восьмую». Там окопались социологи.

Саджей же научил его летать.

— Есть ряд отличий от привычных тебе кораблей, — сказал он, показывая Торбену, как при помощи мононитей управлять рулевым хвостом и как работают клапаны. — Гравитация здесь низка, но все-таки наличествует, а следовательно, если перестанешь махать руками, то рано или поздно упадешь. К тому же эти дельтовидные крылья слишком быстро набирают высоту. А стены пусть и тонкие, но прочные, и ты можешь разбиться. Сети подвешены здесь тоже не без причины. Что бы ты ни делал, ни в коем случае не пролетай сквозь них. Упадешь в море, и тебя разорвет на куски.

Теперь образ моря постоянно тревожил беспокойные сны Торбена. Колония-океан, имеющая в диаметре двести двадцать километров воды. Огромные волны, рождающиеся в условиях низкой гравитации, разбивались о ледяные стены, роняя слезы, каждая из которых была размерами с небольшое облако. Непрестанно бурлящее, беспокойное море, в котором растворялись анприн, сливаясь в единое, аморфное тело, непрестанно что-то нашептывало сквозь тонкие как бумага стены Гостевого Дома. Но не это было странным. Торбен почему-то постоянно думал о том, каково будет прыгнуть туда и, опускаясь пусть и в слабой, но существующей гравитации, медленно и величественно опуститься в пронизанную нанонитями воду. В его грезах никогда не было боли, только блаженное, светлое чувство утраты своей самости. И как же было прекрасно освободиться от всех этих «себя».

— Восемь — естественное число, священное число, — нашептывал ему Скульптор Есгер из-за украшенной орнаментом решетки исповедальни. — Восемь рук, восемь сезонов. Девятеро никогда не достигнут равновесия.

Избегая слишком тесных контактов, все гости Анприн работали со своими учениками наедине. Сериантеп ежедневно навещала Торбен в круглой пристройке, выступавшей из общего «гнезда». Высокие, шестигранные окна-соты позволяли увидеть удивительно близкий горизонт «Спокойной Тридцать Три» и похожие на сталактиты башни, где обитали те из Анприн, кто не желал переселяться в море. Сериантеп как раз и прилетала с одного из таких зданий, приземляясь на балконе Торбена. В основном ее тело оставалось неизменным с тех дней, что они вместе провели в Консерватории Джанн, но теперь у нее на спине отросла пара вполне функциональных крыльев. Она была видением, чудом, невесомым созданием с давно утраченного родного Клейда: ангелом. Сериантеп была прекрасна как всегда, но с момента своего прибытия и «Спокойную Тридцать Три» Торбен только пару раз занимался с ней сексом. Так вышло, что интимную связь с ангелом-русалкой он, метафоричный и любознательный Аспект, представлял себе совершенно иначе. Он не любил Сериантеп так, как Серейджен. Она обратила на это внимание и заметила:

— Ты… не такой.

«Да и ты тоже», — чуть было не ответил он.

— Да, знаю. Я и не мог остаться прежним. Серейджен не сумел бы здесь выжить. Но это доступно Торбену. И это единственный мой Аспект, который способен освоиться в твоем мире.

«Вопрос только том, сколь долго еще просуществует этот Торбен, прежде чем его поглотят остальные личности?»

— Но ты же помнишь, как ты… он… умел видеть числа?

— Конечно. Кроме того, я помню, как их видел Птей. Ему хватило бы одного взгляда на небо, чтобы без лишних подсчетов сразу сказать, сколько там всего звезд. Да, Первый умел просто видеть числа. Серейджен же познал, как заставить и работать. Но сейчас перед тобой Торбен; я так же разбираюсь в математике, хотя и отношусь к ней несколько иначе. Для меня числа ясны и абсолютны, но когда речь заходит о трансформациях топографии космоса, я воспринимаю их как слова, образы и истории, как аналогии. Извини, мне сложно объяснить иначе.

— Судя по всему, как бы я ни старалась, сколько бы не потратили времени наши исследователи, нам так и не удастся понять, что же это такое — ваши множественные личности. Нам вы продолжаете казаться раздробленными людьми, чей каждый кусочек в чем-то гениален и мудр.