Яцек Дукай - Лёд

О Дочке Зимы и девочках прекрасных, о войне духа с материей и тяжкой любви к телу

— Шестой день.

— Что это вы там бормочете?

— Замерзну.

— В танце быстро разогреетесь.

— Вот тут уж извиняюсь перед панной: танцор из меня никакой.

— Sans blague[317], вы же танцевали с Еленой в Экспрессе.

— А, тогда у меня была больная нога.

Mademoiselle Филипов надула губки, неодобрительно глядя из под снежно-светлых ресниц.

— Господин Бенедикт ведь пообещал, что больше не станет валять дурака!

— Я и не валяю, — поклялось я-оно, прижав руку в белой перчатке к белой же манишке фрака. — Я никогда и не валяю.

Девушка пырнула в грудь сложенным веером, словно стилетом.

— Ну зачем вы со мной так поступаете? Не можете, хотя бы сегодня — как нормальный человек? Сами меня попросили, а теперь…

Галантно поцеловало ее ручку в кружевах.

— Да чтоб меня молнией ударило и в уголь спалило, если незамедлительно дюжина кавалеров к вам не подойдет!

Кристина огляделась по хрустальной галерее.

— Так ведь я же никого не знаю… — неуверенно пролепетала она.

Но и вправду, Кристина Филипов смотрелась великолепно — с золотистыми, высоко поднятыми волосами, охваченными легкой, серебряной диадемой, с высоко поднятым бюстом под открытыми плечами, с сильно затянутым лифом, как это замерзло в моде девятнадцатого века здесь, подо льдом, плотно стянутая в талии бальным платьем из шелка самого благородного шелеста. Зарозовевшаяся, под rouge[318] бального maquillage[319], более всего она походила на пухленького подростка, не до конца еще расцветшего в женщину — дебютантка на первом своем балу.

Из-за галереи на паркет холла, бального зала и открытых комнат выплывали очередные пары; mademoiselle Филипов выглядывала, чтобы присмотреться к ним с высоты; фоном была заснеженная тайга в лунном сиянии. Дворец генерал-губернатора располагался в тридцати верстах от Иркутска, в губернском имении, на сотнях паутинных зимназовых перекладинах — подвешенный в небе между тучами и звездами, где никакие люты не могли достать графа и его гостей. Сюда въезжали по серпантину пандуса длиной в половину версты, с таким незаметным уклоном, чтобы олени без труда могли затянуть сани по льду. По большей части дворец был выстроен из чистого мираже-стекла — стеклянными были пол и стены, по крайней мере, первого этажа. Когда внутри зажигали все лампы и свечи, как сейчас, могло показаться, что ночная тайга до самого горизонта мерцает радужными и калейдоскопическими отблесками.

— А вон то — там не княжна Татьяна? А граф Шульц — вы узнаете графа Шульца, господин Бенедикт? — шептала mademoiselle Кристина, незаметно показывая из-за веера на ту или иную особу. — А господин Победоносцев, похоже, и не появится? Но вчера в гостинице я слышала, будто бы в Иркутск специально прибыл генерал Мерзов со свитой. Il'y a du monde ici![320]

— По крайней мере, Сибирь.

Возможно, по причине шестидневного поста — очередная уверенность единоправды блеснула в голове: резкая, ослепляющая.

— Вы никогда еще не были на балу. В нью-йоркском обществе вы вращались… в качестве кого?

Девушка вновь вспыхнула.

— Ах, так вы тоже шли на пари, или я не права? В поезде, как все. «Его дочка, внучка или любовница?» — Кристина вздохнула так глубоко, что грудь чуть не выскочила из декольте. — Хорошо, я скажу вам, где тут правда…

Я-оно как можно скорее охватило ее вокруг талии, под которой девушка была защищена китовым усом кринолина, повернуло, кладя белый палец ей на губах, тем самым закрывая ей ротик, Та сделала большие глаза.

— Тссс! — зашипело. — Ничего вы мне не расскажете! Ничего подобного! Не хочу знать. Неужто я не мог расспросить самого Николу? Но нет! Буду защищаться до последней капли тьмечи! О женщине — ничего конкретного, вы понимаете?

— Н-но, но… — заикнулась Кристина, — почему же, нет?

— Доктор Конешин был прав, это мужской недуг.

— Что вы говорите?

— Правду. — Я-оно отступило от балюстрады. — Пошли, пора представить вас обществу.

— И вы станете меня представлять? — она вновь выдула губки, инстинктивно поправляя бальные перчатки и складки платья, сзади сходящиеся под скромный турнюр.

Подало ей руку.

— Для этого события я даже напечатал для себя визитки. Ну нет, не я сам. Панна считает, что я не изучил предварительно их обычаев?

— Жаль только, что по академическим учебникам нельзя научиться танцевать, — вздохнула девушка, спускаясь по спирали лестницы на мираже-стекольный пол, то есть, на небо над тайгой.

— Если бы подобным вещам можно было выучиться по книгам, мы были бы только тем, что прочитали, панна Кристина, и осталась бы небольшая разница между письменной инструкцией к человеку и человеком живым. Разрешите представить: господин адвокат Модест Павлович Кужменьцев, приятель двора; мадемуазель Кристина Филипов.

Девушка искусно присела в книксене. Старик во фраке, поддерживаемый лакеем в ливрее дома Шульцев, оставил поцелуй на ручке.

— Прелестная, прелестная, — забормотал он из глубин бороды. — Воистину, Венедикт Филиппович, вы несправедливы, дайте-ка поглядеть на эту улыбку, дитя мое, ах, еще немножко тепла на старые кости…!

Девушка зарумянилась словно розочка, что лишь прибавило ей очарования.

Адвокат махнул тростью смуглому офицерику в парадном гвардейском мундире, который как раз кланялся у двери двум салонным злюкам, выступающим в сверхтяжелом весе, и которые совершенно заблокировали дорогу остальным гостям.

— Мне тут показалось, что никто лучше, как наш Аника-воин после английских школ — ну, иди же сюда, наказание божье, снова его увели — поручик Андрей Авивович Ростоцкий из Преображенского полка — mademoiselle Филипов, прямиком из Америки через Европу к нам прибывшая, по приглашению Его Императорского величества, так? — но это все уже, дитя мое, ты сам ему расскажешь — позаботься о девушке, Андрюша — потому что я попрошу гаспадина Ерославского в сторонку, уфф, погоди, погоди…

Он достойно отбыл в комнату рядом, ассистируемый уже двумя лакеями. Я-оно бросило многозначительный взгляд — заметила ли? Девушка уже кокетливо поглядывала на поручика Ростоцкого, при этом чудно краснея, а тот, пристойное животное, бородка-испанка и беленькие зубы, очаровывал ее английскими комплиментами, скорее всего, совершенно откровенными.