Роберт Уилсон - «Если», 2000 № 03

— A-а, понимаю, — сказал я, пристально глядя на его юное лицо.

— Три парки. Они сидят у палисадника и беспрерывно вяжут.

— Что еще за парки?

— Ну, по-гречески мойры. Они прядут судьбы людей и все обо всех знают. Вы узнали от них.

Сорочкин ухмыльнулся:

— Вы имеете в виду трех старух, которые вечно сидят и вяжут на улице Гоголя? Да они только и знают, что вспоминать старые латиноамериканские сериалы. Над ними посмеивается весь город.

— И напрасно посмеивается. Ладно, поехали.

Я потянул за ремень свою сумку, висевшую на спинке стула. И вдруг остолбенел: поперек сумки зияли три дыры. Она была словно прошита автоматной очередью.

Отяжелевшей рукой я медленно поднял сумку и показал ее Валентину Сорочкину. Он удивленно заморгал…

Мы уставились друг на друга, и между нами, как прозрачный занавес, опустилось молчание.

Даймон Найт

ПРЕКРАСНЫЕ ДРУГИЕ МИРЫ

Сидя на фор-марсе «Влакенгроса», Аким смотрел прямо в трюм старой калоши, где все еще копошилось с полдюжины троггов. У трапа стояли его отец и хозяин корабля Хайзур Ниареф. Акиму были видны верхушки их тюрбанов и блестевшие на солнце стволы огнеметов. Трогги, чернокожие и коротконогие, походили на неуклюжих насекомых. Аким раздраженно перевел взгляд на море. На западе над пологими холмами материка в золотисто-пурпурной закатной дымке висело солнце. Легкий вечерний бриз рябил воду. На востоке над океаном уже встала одна из лун. Вахта Акима подходила к концу. Еще один день псу под хвост. На «Влакенгросе» никогда ничего не происходит.

Наконец внизу началось какое-то движение, послышались возбужденные голоса. Трогги карабкались через фальшборт и спрыгивали в свои катамараны. Аким ждал, изнывая от нетерпения. Наконец у основания мачты появилась человеческая фигура и лениво полезла наверх.

Это был брат Акима, Ого. Он страдал прыщами и никогда не улыбался.

— Свинья, — сказал Аким.

Он не стал дожидаться, пока брат вступит на площадку, нащупал подошвой веревку и стал спускаться по вантам. Над ним появилась темная курчавая голова Ого.

— Каракатица! — Аким погрозил брату кулаком и продолжал спускаться.

Он направился на полубак, и палуба слегка поскрипывала при каждом его шаге. Под ногами путались матросы. Из камбуза доносился запах еды. Аким сбежал вниз по трапу, ворвался в камбуз, схватил со стола кусок мясного пирога и выскочил. В спину ему полетели проклятия кока. Жуя на ходу, Аким добрался до своей каюты, запер за собой дверь. Он швырнул в угол огнемет, стащил с головы тюрбан, плюхнулся на стул перед экраном. Наконец-то!

Он точно помнил, на чем остановился в прошлый раз, но все-таки включил обратную перемотку, несколько секунд послушал визг ленты, потом нажал кнопку. Экран посветлел. Вот он, Джон Робинсон, открывающий дверь в конце длинного коридора. Дожевывая пирог и стараясь ни на миг не оторвать взгляд от экрана, Аким устроился на стуле поудобнее.

Помещение за дверью было огромным, но разделенным на маленькие отсеки полупрозрачными стеклянными перегородками. За одной из таких перегородок сидела девушка с чудесным бело-розовым лицом. Она выглядывала в полукруглое окошко, проделанное в перегородке. Блестящие каштановые волосы были примяты обручем телефона. Где-то в лабиринте у нее за спиной, совсем близко, раздавался сердитый мужской голос, но его обладателя не было видно. Девушка окинула Робинсона усталым безразличным взглядом.

— Чем могу помочь?

Расправив узкие плечи, Робинсон подошел к окошку, вынул из нагрудного кармана сложенную бумагу. Он развернул ее и положил на стойку.

— Меня прислали из Центрального бюро по трудоустройству.

— Хорошо, заполните вот это. — Она протянула ему карточку.

Справа от Робинсона вдоль стены стоял ряд стульев с прямыми спинками. На них уже сидели трое молодых людей. Один из них, наморщив лоб, грыз кончик карандаша. Робинсон сел и принялся заполнять карточку. Имя. Адрес. Пол. Возраст. Раса (вычеркнуто жирной черной чертой). Место предыдущей работы (указать три последних должности, круг обязанностей, причины увольнения). Пока Робинсон разделывался с образованием, датами и причинами увольнения, одного из молодых людей вызвали. Он прошел по коридору между стеклянными перегородками и исчез. Робинсон покончил с карточкой, протянул ее в окошко девице, которая теперь полировала ногти. Где-то стучала пишущая машинка. Вызвали второго молодого человека. Робинсон огляделся по сторонам, заметил на столике номер «Таймс», взял его и начал читать статью о некоем энергичном Эрике Вулмейсоне, который в сорок один год прибрал к рукам предприятия бытового обслуживания всего северо-западного побережья. Третий молодой человек вдруг вскочил на ноги и смял свою карточку. Лицо у него стало багрово-красным. Он покосился на Робинсона и быстро вышел. Девушка за перегородкой с еле заметной кривой усмешкой проводила его взглядом.

— Ну, до свидания, — пробормотала она.

Робинсон принялся читать рекламные объявления на обложке журнала. Он не думал о предстоящем собеседовании, но сердце билось сильнее, чем обычно, а ладони вспотели. Наконец девушка проговорила:

— Мистер Робинсон. — Она указала кончиком карандаша вдаль:

— Прямо. В конце коридора.

— Все наверх! Все наверх! — Он вздрогнул, сердце бешено забилось. В каюте было темно, лишь светился маленький экран. Крики не умолкали. — Все наверх! Все наверх!

Аким в полном смятении вскочил со стула, кое-как оделся, схватил огнемет. Где тюрбан? На экране крошечный Робинсон шел между стеклянными перегородками. Он сердито ткнул пальцем в кнопку и выбежал из каюты.

Наверху прожекторы и струи пламени из огнеметов прорезали ветреную тьму. Что-то тяжелое плюхнулось на палубу и лежало, дергаясь и визжа, а к нему подбегал полуобнаженный матрос, занося для удара топор. Аким продвигался к носу. Он видел, что на верхней палубе народу и без него полным-полно, да еще три огнемета. С неба раздался новый пронзительный визг. Короткая пауза. Громкий всплеск у левого борта. Аким перебежал на ют, нашел место у фальшборта между своим братом Эммузом и двоюродным дядей Хадни. Носовой прожектор, похожий на тощий-претощий палец, тыкался в небо. Что-то большое появилось на миг в луче и скользнуло прочь. Луч качнулся, снова поймав цель; к ней разом вытянулось не менее полудюжины огненных струй. За падавшим предметом потянулся шлейф маслянистого дыма. Снова визги и всплески. В следующее мгновение все со страшным топотом, воплями и ругательствами помчались на нос. Что-то темное билось в носовых вантах, запутавшись в них, как в сети. Кто-то заорал: