Виктор Гончаров - Межпланетный путешественник

В полном соответствии с этим диковинным животным миром находилось и растительное царство. Ни береза, ни дуб, ни клен не раскачивали своих верхушек в наполненном вешними ароматами воздухе. Воздух здесь был пропитан запахом гниющих деревьев и пресмыкающихся, а растительность представляла собой своеобразную, нигде на земном шаре не встречающуюся картину. Мохнатые стофутовые деревья с голым стволом, испещренным параллельными желобками и треугольными рубчиками, высоко вздымали свои пышные короны, напоминавшие щетку для прочистки лампового стекла. Восьмифутовые папортники благосклонно простирали свои перистые листья над головой озиравшегося во все стороны невиданного ими странного двуногого. Елкообразные хвощи глухо шуршали сорокафутовыми стволами, роняя на его одежду черных тараканов и бесцветных многоножек.

Фу, чорт! — вздохнул Андрей, более чем удовлетворившись всем виденным, и повернул обратно к морю — к оставленной в бухте машине. Его совсем не прельщала перспектива жизни на первобытной планете. Мысль о потерянной родине, о невозможности зарядить аккумуляторы, о вынужденном бездействии вдали от революционных событий, вдали от борющегося пролетариата земли, эта мысль и омрачала, и подхлестывала его энергию.

— Эх, где наша не пропадала! — выкрикнул он с молодым задором в черное месиво грозных туч.

II. КОМ-СА

(Записки профессора Зэнэля)

I

ДВА НЕОБЫКНОВЕННЫХ ВИЗИТА

Вечер. Что-то не клеится сегодня моя работа. Нет настроения, и надежда на перемену его при мягком свете электрической лампочки не оправдалась.

В досадном раздумьи сижу за столом, механически грызу ручку пера, но ничего но выгрызается.

Жена и дети — в театре. Люблю, грешным делом, это время. Никто не мешает сосредоточиться; отдаться целиком плавному, спокойному течению творческой мысли: ни обычная суета жены по хозяйству, ни шаловливые крики детей, ни хлопанье дверей, ничто не врывается диссонансом в работу напряженной мысли.

И все-таки — ничего не пишется. Не могу сосредоточиться, что-то мешает.

Бессознательно начинаю искать причину такого необыкновенного состояния.

Здоровье? — Желал бы я, чтобы все обладали моим здоровьем. Мне 45 лет, а я сохранил в полной мере и нормальные функции внутренних органов, и юношескую гибкость мышц, и свежесть ума. Нет, здоровье здесь не при чем.

Мой старый приятель доктор В. в подобных случаях говорит:

— Смотрите в желудочек, мой друг, в желудочек смотрите!..

Он все необ'яснимые случаи дурного самочувствия ставит в связь с расстройством пищеварения. И большею частью бывает прав…

Но у меня-то желудок, что называется, подошву переварит и… ничего, ей-ей…

Ловлю себя на смутном ощущении, будто ожидаю чего-то или кого-то.

Нелепость! В этот вечер ко мне никто не заглянет: знают, что я за работой…

Может быть?.. Ерунда!.. Жена и дети — в театре, это два шага отсюда… Ерунда!.. И думать не хочу…

Но, надо сознаться, работе моей мешает какая-то странная напряженность нервной системы, — беспокойство, предчувствие, — сказала бы жена…

Нет, не предчувствие.

Вот что. Аналогичное состояние я испытываю, когда знаю, что про меня много говорят; например, перед лекцией на сенсационную тему, или скорей после нее, когда слушатели, пораженные гигантской картиной мироздания, картиной, нарисованной перед ними мною, расходятся по домам, долго удерживая в своем воображении образ блестящего лектора, т. е. меня. И вот тогда-то невидимые нити психо-энергии тянутся из всех концов города и сходятся в моем мозгу, порождая в нем смутный трепет, мешающий мне сосредоточиться…

Да-да. В этот вечер кто-то, какое-то многочисленное собрание долго и страстно занималось моей личностью; именно занималось, а не занимается… Потому что, пока я обдумывал все это, нелепое мое беспокойство, мешающее работе, исчезло. Ясность мысли и подчиненность ее моей, только моей, воле вернулась.

Следовательно: работать! Работать с удвоенной энергией, чтобы наверстать потерянное время…

Интересно, однако, что это было за собрание?

Звонок…

— Профессор Зэнэль дома?

— К вашим услугам, собственной персоной…

Даже сердце заныло в приятной истоме: давненько не приходилось видеть ничего подобного. Входят двое — никак иначе не могу назвать — двое чистой крови джентельменов: в черных фраках, блестящих цилиндрах, в лайковых перчатках… Сразу видно — люди высшей породы!..

Проводил в кабинет.

— Прошу садиться.

— Благодарны. Мы на минутку… Вы, действительно, проф. Зэнэль? — спросил тот, кто имел четырехугольный подбородок и монументальный рост.

— Странное дело! Зачем бы я стал притворяться под проф. Зэнэля?!

Стою у стола. Неприятно, что посетители не сели.

Квадратный подбородок, поколебавшись совсем немного, спрашивает:

— Можем мы просить вас показать свое удостоверение личности?..

Ей-ей, это мне нравится!.. Пришли неизвестные, не назвались; вид имеют, будто только-что из Америки; иностранный акцент и… спрашивают удостоверение?!..

Улыбнулся, говорю:

— Разрешите раньше узнать: с кем имею приятность беседовать?

— Для вас это безразлично! — оборвал, как топором рубанул, четырехугольный и, ожидая поддержки, взглянул на своего компаньона, в противность ему рост имевшего низенький, подбородок острый и нос пуговкой.

— Да-да… Совершенно безразлично… — как автомат подтвердила пуговка.

Люблю экстраординарность, но в рамках приличия.

— Позвольте, — начал я, желая показать, с кем они имеют дело.

Четырехугольный (высшая порода?!) опять резко перебил:

— Желаете вы заработать 2.000 фунтов стерлингов?..

Что касается финансового вопроса и астрономических цифр, я всегда быстро с ними справлялся. И теперь безотчетно перевел стерлинги на червонцы. Получилось что-то очень приличное. Но я был оскорблен подходом и холодно ответил:

— Прежде всего, разрешите — ваши фамилии и что за работу вы мне предлагаете?

Первая часть моего вопроса осталась висеть в воздухе, на вторую последовал ответ (лучше бы он и не следовал), ответ, ошеломивший и породивший холодок в душе:

— Мы предлагаем вам сопровождать нас в экспедиции на Луну…

Очевидно, разговор предстоял длинный…

— Прошу присесть. — сказал я.

Пуговка присела, я тоже невольно опустился в кресло; четырехугольный продолжал стоять.