Сергей Смирнов - Фантастика-1971

— Хочешь, чтоб от Шанса я отказался? От удачи?

— Ладно, не буду, не буду. Кстати, не сбегать ли еще за бутылочкой?

— Жаль, но придется отложить. Сегодня вечером — уже договорился — встречаюсь с философом, которого надо уговорить подключиться к нашей группе.

— Господи, да зачем нам еще и философ?

— Еще как нужен! Представь, я ему кое-что о наших идеях уже рассказывал, так он говорит: «Вы, на мой взгляд, пользуетесь не теми мерками. Вот на карте в меркаторовской проекции Гренландия куда больше Австралии. А на самом деле — меньше. Плавать удобнее «по Меркатору». Но путь, который пройдет корабль, надо измерять по глобусу. Ученые Европы, начиная с вашего Ньютона, создали свою формальную логику. С ней очень удобно делать открытия, но меры и формы мира она искажает». Каков образ, а?

Проблема золота не решалась.

Уже и Юра-историк у меня дневал и ночевал.

Уже и надменный Михаил Илларионович звонил мне в редакцию и домой, доставал для нас на время старинные печатные трактаты и даже рукописи, зазывал к себе нас всех троих — физика, историка и журналиста — и начинал рассказывать про Роджера Бэкона и Раймонда Луллия, про Агриппу Неттесгеймского, у которого черт служил собакой, про Парацельса, полагавшего, что Мартин Лютер недостоин завязать ремни на его башмаках.

— Нет, вы скажите мне все-таки, Юрий Иванович, — говорил он, тыкая Юру в грудь пальцем, — откуда у Сен-Жермена были деньги?

— Я не знаю, кто такой Сен-Жермен, — жалобно подавал голос Илья.

— Авантюрист середины восемнадцатого века, действовал в основном во Франции, — быстро говорил я. — Да ты не отвлекай их, потом тебе все Юра объяснит.

— Есть мнение, — отвечал Юра Михаилу Илларионовичу, — что этот Сен-Жермен был сыном банкира и испанской королевы, потому и был богат, с одной стороны, а с другой — потому и напускал на себя таинственность.

— Ха! Это ж у вас по Кузьме Пруткову:

Раз архитектор с птичницейспознался,И что же! В детище смешались двенатуры:Сын архитектора — он строитьпокушался,Потомок птичницы — он строилтолько куры…

А может быть, ваш Сен-Жермен тоже умел делать золото, а?

И сразу становилось ясно, что академик нас провоцировал. То он пытался уверить нас, что искусственное золото получали еще в Древнем Риме, то вспоминал классическую формулу Марка Твена: «Знания, которыми не обладали древние, были весьма обширны».

— Одну минуточку, — Юра был на страже, — а вот как вы объясните мне поведение графа Калиостро в последний период его жизни, перед заточением в замок святого Ангела? Тот, который до этого выманивал деньги у кого только мог, торговал — или почти торговал — собственной женой, шел не раз на прямое мошенничество и даже воровство, — вдруг оборачивается щедрым хлебосольным хозяином, если творит чудеса, то лишь для собственного удовольствия, живет на широкую ногу, даже филантропствует. На какие, с вашего разрешения, шиши, Михаил Илларионович?

— На какие, на какие! Обдурил какого-нибудь екатерининского вельможу или просто украл у Потемкина пригоршню бриллиантов, а тот и не заметил. Не выйти вам, Юрий Иванович, в настоящие историки, если будете так легковерны. Постойте-ка! А проанализировать вы догадались? Может, там не обычное золото, а какой-нибудь изотоп? — Об этом я в первую очередь подумал, — досадливо сказал Трушин. — Увы. Золото как золото, только многовато его. Хотя кто знает, может, Ньютон был престо добросовестнее своих предшественников по монетной части.

— Ох, Илья, — я рассердился, — то он у тебя фальшивомонетчик, то сверхчестный. Как будто от честности в монете может прибавиться золота!

— Ну, а вы, Илья Всеволодович, скажите, — Михаил Илларионович нажал Трушину на плечо, подвел его к своему креслу и насильно в него усадил, — скажите, как можно изготовить золото из ртути или, скажем, олова?

— Сегодня? Проще простого. Стоит поместить ртуть под поток нейтронов. Простейшая ядерная реакция, и ртуть становится золотом. У этой элементарной операции есть всего один недостаток — она слишком дорого обходится. Лабораторное золото выходит дороже, чем из рудника. А для времен Ньютона прибавляется еще один недостаток: источника частиц тогда не было и не могло быть.

— А что было?

— Магнитное поле уже знали, хотя создавать сильные магнитные поля не умели. С электростатическим полем тоже иногда сталкивались, хотя опять-таки слабым очень. Ну, раскалять умели тысяч до двух, пожалуй, градусов. Охлаждать совсем немного. Не знаю, была ли тогда центрифуга, но если и была — слабоватая. Впрочем, механическим воздействием превратить один элемент в другой невозможно… Что еще остается? Мы с Рюриком неделями с этой темы не слезали, все прикидывали. Ну, есть космические лучи. Но им — и то на большой высоте — под силу превращение только отдельных атомов. Запрета нет, но во времена Ньютона этого и заметить было бы невозможно. Впрочем, теоретически можно предположить, что попал Ньютону в руки естественный источник нейтронов, некая необычно богатая радиевая руда. Запрета нет. Но и тут граммы радия дали бы граммы золота. А килограммы радия уморили бы столько народу, что вы, историки, не могли бы этого не заметить.

— Проще надо действовать, проще. По-моему, Илья, вы бродите где-то рядом с дверью, но каждый раз натыкаетесь на косяки. Попробуйте без алгебры, с одной арифметикой, как папа-купец из чеховского рассказа. Помните, там репетитор сынка никак не мог без иксов справиться с задачей… Проще! Вот с помощью света Ньютон ничего бы не мог сделать? Монохроматического… или поляризованного…

Мы ошеломленно уставились на академика, а тот, смущаясь под нашими взглядами и все медленней и трудней подбирая слова, бормотал:

— Ньютон же ведь, знаете сами, так много занимался светом.

— Бессмысленно даже пробовать свет, — грустно ответил Трушин. — Он теоретически бессилен вызвать такое действие.

— Бессмысленно? — я был настойчив. — А ты помнишь заветы Эразма Дарвина — ставить время от времени самые нелепые опыты. Чаще всего — говорил этот Эразм, дед Чарльза — из таких опытов ничего не получится, но иногда из них могут родиться великие открытия. Великие!

— Знаю я эту цитату. И еще знаю, что сам Эразм такие опыты ставил, и ничего хорошего из этого у него не вышло.

— А мы попробуем, — бесстрашно сказал я. — И вообще, Илья, ты не находишь, что мы многовато последнее время философствуем, а делать ничего не делаем?