М Емцев - Ярмарка теней

Она закрыла вялыми, словно из пластилина, пальцами лицо, и сквозь них потекли слезы.

"Вот опять плачет", - с тоской подумал Второв и неумело принялся утешать. Он предлагал ей воду, гладил ее по голове, осторожно похлопывал по плечику.

"Вот ситуация!.. - думал он. - Науки особой я не вижу, но зато эмоций как на сцене".

Когда Рита утихла, он спросил:

- Какая работа проводилась с образцами, полученными из комитета?

- Какая? Обычное химическое и физико-химическое исследование. Я хорошо помню ампулу, которую нам доставили из комитета. Она была в свинцовом ящичке. Почему в свинцовом? Смешно! Они, наверное, боялись радиоактивности. На ящике был замок с секретом. А секрет-то нам и не прислали! Вот мы и ломали голову. Но он открыл его. Он все мог, если хотел.

Она на миг замолчала, потом продолжала:

- ...Начало закипать в узле фокусировки. Знаете, как закипает вода в таких закрытых сосудах? Толчки и удары, сначала небольшие, потом сильнее, сильнее, а потом - шшширх!.. Очевидно, где-то была тонюсенькая дырочка, и через нее пар засвистел. И тогда он бросился к аппарату, а его руки попали под этот проклятый кварк-нейтринный луч. Затем взрыв - и все было кончено... А я осталась и сижу здесь с вами, разговариваю о том о сем...

"Обалдеть можно!" - подумал Второв.

- Но ведь прошло уже столько времени... - робко заметил он, - и...

Второв не докончил свою мысль: Рита неожиданно грозно взглянула на него, и он вновь ощутил странную силу ее отрешенного взгляда.

- Все началось с нее, с ампулы, и если б я могла предвидеть! - говорила она, как во сне. - Предвидеть, видеть, любить, ненавидеть... Если бы я могла не видеть этих рук, они струятся и осыпаются, как песок, но это не тот речной или морской песок, за которым взрыв и больше ничего. Все разметано, разнесено, и вот я сижу здесь и разговариваю с вами о том о сем...

"Сумасшедшая! Типичный случай маниакального бреда", - ужаснулся Второв.

Наступило тягостное молчание. Женщина, казалось, совсем успокоилась и равнодушно глядела в окно.

"Она удивительно быстро умеет переключаться. Вновь унеслась в космические дали. Ну и денек у меня! Ибо сказано: понедельник - день тяжелый. Правда, сегодня не понедельник - вторник. Чего же она теперь молчит? Глупость какая-то! Как всегда трудно с женщинами - своенравный народ. А глаза у нее приятные".

- Может, вы не хотите объясняться со мной, новым для вас человеком? Тогда пойдемте к Филиппу Васильевичу, он нас выслушает.

- Нет. Зачем? - Рита Самойловна говорила очень спокойно, чуть хрипловатым голосом курильщицы. - Вся беда в том, что я ничего больше не могу рассказать. Вот и все... Ровным счетом ничего.

Она поднялась и ушла, не обернувшись и не попрощавшись.

- Постойте! - крикнул Второв. - Что же мне делать с этим письмом?

- Что хотите.

Дверь закрылась без стука, но довольно стремительно. Второв разволновался. Поведение Риты Самойловны было вызывающе бессмысленным. Он решил пойти к директору...

И тут он вспомнил вдруг одну из своих заграничных поездок. Полустершийся эпизод десятилетней давности просочился из полузабытья. Словно вместе с Ритой вошел странный больной Артур и незримо присутствовал при их беседе. Почему вдруг Второв вспомнил про Артура? Он не задумывался над этим и вряд ли смог бы найти этому ясный ответ. Просто вспомнил! Потому что от Риты повеяло вдруг той нездоровой нервозностью, которая тогда, в трюмах "Арлтона", сдавила ему сердце. Так бывает иногда в жизни. Это аналогия чувств, сопоставление в подсознании. Но нам редко удается перебросить мост от неуловимого ощущения к трезвому рассудку. Не удалось это и Второву...

Когда Второв рассказал о письме из комитета, Филипп забеспокоился.

- Черт возьми, могут быть неприятности! Заказчик-то больно задиристый. Знаешь, как с ним связываться? А что же Рита говорит? Впрочем, ладно, по дороге расскажешь. Пора домой.

...Директор уверенно вел вертолет. Они плыли над темно-синей вечерней землей, осыпанной кое-где золотыми точечками света. Второв рассматривал Филиппа сбоку.

"Студентом он казался крупнее. Совсем высох за эти десять лет. Маленький озабоченный лоб тревожно насуплен. Любят люди власть, и чем меньше человек, тем большая власть ему нужна".

- Слушай, Филипп, что с этой Ритой Самойловной? Она произвела на меня странное впечатление. Все время рассказывала о том, как погиб Кузовкин, и больше ни одного слова я не смог из нее вытянуть. Так и ушла.

- Да, да, - забеспокоился Филипп, - мне говорили, что она вроде слегка помешалась после гибели старика. Совсем больной человек. Надеялись, что время ей поможет, но, кажется, наши прогнозы не оправдываются. Придется взяться за ее лечение по-настоящему... Должен признаться тебе, что положение у меня нелегкое. Хозяйство после Кузовкина мне досталось сложное и в ужасном беспорядке.

- Я уж заметил. В маленькой лаборатории такое разнотемье, такой разброс в исследованиях, что непонятно, как можно руководить и направлять эту разношерстную орду. Тут и физики, и техники, и химики, и кто угодно.

- Аполлон был дьявольски талантлив, - сказал Филипп, - он умел из ничего сделать что-то вкусное.

- Знаю я, - отмахнулся Второв, - академик с эклектическим уклоном! Политехника в исследованиях хороша в начальной стадии, а затем продвижение вперед возможно только при концентрации больших сил на очень узком фронте исследований. Сила исследовательского давления должна измеряться тысячами тонн. На меньших величинах в наши дни далеко не уедешь. Только очень сильное давление! Тогда возможен успех.

- Ты уверен? - Филипп, не поворачивая головы, скосил глаза на Второва.

- В чем можно быть уверенным? Природа хитра, хотя и незловредна. Второв смотрел в окно, где над синей мглой брезжило ржавое зарево огней; Москва была уже близка. - Истина представляется мне сверхпрочным материалом, разрушить который можно, только сосредоточив огромные усилия на очень маленькой площади.

- А стоит ли разрушать истину?

- Познание идет дорогой развалин. Анализ - суть расчленение.

- Из развалин вырастают новые здания. Но шутки в сторону. Что будем делать с письмом из комитета?

- Ты директор.

- Я директор и поэтому поручаю тебе это деликатное дело. Письмо и аннотация отчета должны быть направлены в комитет не позднее следующей недели.

Второв не ответил. Становилось все светлее. Профиль Филиппа, казалось, был вырезан из жести. Москва подмигивала и улыбалась гирляндами огней. Они находились уже в пределах третьей зеленой зоны.

- Давай, Филипп, договоримся с самого начала...

Директор молчал. Третьей в их вертолете сидела неприязнь. Она еще не мешала дышать, но уже занимала много места. У нее были злые глаза, она молчала, но взгляд ее чувствовали оба.