Михаил Емцев - Ярмарка теней (сборник)

Михаил Емцев, Еремей Парнов

Ярмарка теней

Ярмарка теней

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОДЫ ПАДРЕ

Насколько Второв помнил, у Падре все всегда блестело. Лысый череп его сверкал, румяные щеки сияли, золотая оправа очков горела, улыбка искрилась, глаза светились, подбородки лоснились. Голова Падре напоминала хрустальный земной шар, выставляемый перед праздником для обозрения в детском универмаге. Она царственно покоилась на мощных плечах циркового силача.

"Эк его разнесло, голубчика! — обычно сочувственно думал Второв при встречах с шефом. — И сколько ж в него всадила природа костей, мяса, сухожилий, сала, кожи! Этого всего, пожалуй, на двух бы хватило".

По мнению сотрудников, шеф внешне походил на бегемота, а внутренне на тигра. Он врывался на заседания со стремительностью вепря, а уж хитер был, как дьявол (здесь зоологическая стройность сравнений нарушалась, так как звери слишком просты для людей).

На собраниях и конференциях он выглядел монументально, величественно, точно священнослужитель, откуда, вероятно, и пошло прозвище «Падре». В обычной жизни его знали как лукавого, хитрого, изворотливого человека.

— Наш Падре, конечно, фрукт, — говорили про него сотрудники. — Но таким, наверное, и надо быть, — добавляли они.

"Ничто не идет этому человеку меньше, чем его прозвище, — думал Второв, глядя в мирское и греховное лицо шефа. — Все же он значителен. Значителен и чем-то очень интересен. Он привлекает к себе людей".

В данный момент Падре занимался «причащением». Он ругал своих сотрудников.

— Вся ваша работа не будет стоить выеденного яйца, если вы не сумеете подать ее как следует! — Палец Падре устремлялся к потолку. — На первый квартал нам срежут единицы, помещения, зарплату, и тогда посмотрим, как вы будете выглядеть! Вы позволяете себе барское отношение к необходимейшим жизненным обязанностям!

— Зарплату не срежут, — ввернул кто-то.

— "Не срежут, не срежут"! — рявкнул шеф и, внезапно успокоившись, сказал: — Да. Действительно, не срежут. У нас такого не бывает. Но зато единицы срежут. Кто тогда работу потянет? Вы, Тихомиров? Или вы, Второв? Или вы, вы?..

Все молчали. Знали, что «проповедь» Падре прерывать нельзя: вмешательство только усложнит и затянет процедуру «причащения».

— Нас ожидают большие дела. Нас ожидают настоящие научные свершения. Возможно, даже открытия. Мы выходим на всесоюзную арену. О нас уже знают в Академии наук. Наверху считают, что нашу работу следует углубить и расширить. Для этого нужны деньги и люди. Их нам дадут, если мы сумеем показать должным образом результаты своих трудов. Но среди нас находятся такие белоручки, которые заявляют, что возиться с выставкой, экспонатами и диаграммами ниже их достоинства. Я считаю это недопустимым. Пусть меня извинят за резкий тон, но я должен обратить ваше внимание на то пренебрежительное отношение…

Вся эта тирада, и угрожающее размахивание кулаками, и побагровевшая голова бритого громовержца, и грозный взгляд его адресовались Второву. За день перед этим он отказался готовить выставку по их отделу к приезду весьма ответственной комиссии. Чтобы несколько смягчить резкий отказ, Второв привел подсчеты, сделанные шариковой ручкой на клочке бумаги. Шефа этот клочок привел в особенную ярость.

— Здесь некоторые создали целую теорию о том, как увиливать от выполнения важнейших обязанностей ученого — контактов и обмена информацией. Особенно с субсидирующей организацией. Александр Григорьевич Второв считает, что слишком много времени расходуется на отчеты, составление планов, их координацию, совещания и проблемы снабжения. По его подсчетам, на чисто научную работу остается не более пятнадцати — двадцати процентов общего рабочего времени!

Неприятно, когда тебя ругают. Еще неприятнее, когда это происходит на людях. И совсем неприятно, если осуждают те мысли, которые десять минут назад казались тебе интересной находкой, своеобразным откровением. И тем не менее Второв не особенно огорчался. Он привык. Он уже ко многому привык и на выходки Падре смотрел сквозь пальцы.

Хотя вклиниться в речь шефа было труднее, чем пробиться сквозь встречный людской поток в часы «пик», он все же улучил удобный момент и предложил пригласить для оформления выставки художников со стороны. Шеф моментально успокоился. Уж таков был этот человек. Его беспомощность в житейских вопросах изумляла. Он чувствовал себя уверенно только за рабочим столом или на трибуне конференций. Но, столкнувшись с пустяковой проблемой из сферы чистой практики, он мгновенно терялся и сразу же начинал волноваться. И тогда казалось, что вся его деятельность сводится к тому, чтобы волноваться. Он волновался часто и подолгу. Кричал, ругался, обижался и обижал. Но это было особое волнение. Оно направлялось на возбуждение соседа, друга, сотрудника. Падре увлекал своим энтузиазмом других. Больше всего его раздражало равнодушие собеседника. "Славненько мы с ним полаялись" — это у него была высшая аттестация разговора. И странное дело, обычно под его давлением посторонние люди находили то, что хотел найти он сам. Не будучи одаренным сверх меры, он рождал таланты вокруг себя. Он создавал их даже из людей ничтожных, давно разуверившихся в своих возможностях. Таков был Падре, и этого у него нельзя было отнять. Его энергии хватало на многое. Он заражал каким-то детским неистребимым любопытством. А с любопытства-то, собственно, и начинается путь исследователя к цели.

— И еще одно поручение, Александр Григорьевич, — сказал он в конце совещания, когда сотрудники начали расходиться.

Второв внимательно посмотрел в зеленоватые глаза Падре. Внимательно и даже подозрительно, потому что не знал, что ему предстоит. В какие битвы бросит его рука шефа? Какие резкие повороты ждут его через минуту? Нет, шеф все же из джунглей. Недаром в характеризующих его анималистских сравнениях никогда не фигурировали животные средней полосы. Все из тропиков.

— Вам придется повозиться несколько дней с американцем. Его прислало к нам министерство. Никто не хотел брать, вот и пришлось мне…

"То есть мне", — подумал Второв.

— Хорошо. — Он не в силах был вести неравный бой наедине с Падре. Тем более, что сегодня он уже один раз устоял. — Хорошо, — повторил Второв.

Когда он познакомился поближе с Кроуфордом, стало понятно значение выжидающего взгляда Падре.

Второв и сегодня убежден, что Кроуфорд самый нетипичный из всех американцев. Это пародия на существующее представление об американцах. Это вызывающее искажение привычного образа, которое должно преследоваться по закону, как продажа товара под фальшивой этикеткой.