Валерий Язвицкий - Гора Лунного духа или Побеждённые боги

— Смотрите, смотрите, — засмеялся Корбо, — вон там уже прокрадываются наши поклонники и творят нам молитвы.

— Я бы с удовольствием вернулся в Париж, — проговорил Форестье, — вот разве разбить только их скорлупку и открыть им небольшую дорожку в люди?

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил Корбо.

— А вот пойдемте сюда, — ответил Форестье, — или лучше я вас доставлю туда на «Титане». Помнишь уступы, где Пьер, замыслив побег, собирался карабкаться вверх? Так вот, я давно разглядывал это место. Стена цирка здесь как-то особенно пориста. Маленький ручеек, который бежит оттуда по ту сторону в долину, видимо, горячий, — над ним постоянно клубится пар. Это и обратило мое внимание. Но отправимся туда.

Через несколько минут они были около стены цирка, где были в засаде жрецы в то ужасное утро, когда их заметила Бириас из оливковой рощи. Вернее, это была не стена вулканического цирка, а навалившиеся груды скал от землетрясения, и закрывшие существовавший ранее выход в долину.

Форестье с жаром доказывал, что, если заложить хорошие дозы мелинита в глубокую пещеру внизу, а кроме того в некоторые расщелины, то вся эта чертовщина взлетит на воздух и снова откроет выход в долину.

— Ну, зачем это, — протестовал Корбо, — они живут здесь прекрасно, никто их не трогает, жрецы истреблены, зверей нет. Пусть это будет чем-то вроде первобытного рая.

— Черт возьми! — волновался Форестье, — при всем моем преклонении пред тобою, Жан, ты не прав! Во-первых — их жрали жрецы, держали кроме того в рабстве, они умирали от непосильных работ. Но вот им никто не мешает, никто не убивает и так далее. Через сотню лет они расплодятся, как кролики, в этой дьявольской норе, земли и хлеба не хватит, и они начнут жрать друг друга! Во-вторых — не везти же нам обратно в Париж ту уйму тротила и мелинита, что я набрал с собой!

Корбо искренне расхохотался, переглянувшись с улыбающимся Пьером.

— Гастон, — весело крикнул он, — признаю себя побежденным! Твори новые пути, если тебе это нравится.

Увлеченный своей идеей, Форестье тотчас же начал работу. Один за другим он вытаскивал ящики с тротилом и мелинитом и закладывал их в стене. Пироксилиновые шашки тоже пошли в ход.

— Я очень доволен, — заметил Пьер, — что эта идея пришла в голову Форестье. Я даже и не представлял, что «Титан» такой взрывчатый снаряд. Зачем он набрал всего этого?

— Он мечтал делать какие-то опыты со взрывами на расстоянии, — ответил Корбо, — в самом деле, нам лучше избавиться от этого опасного груза. Я пойду в каюту и кое-что впишу в свой дневник, пока он возится с этой затеей.

Когда Корбо скрылся за дверью, Пьер, охваченный беспричинной тоской, обнял Бириас и грустно проговорил:

— Бириас, тучи окутали мне сердце. Сядем здесь вот в тени, а ты спой мне тихонько свою песню.

Положив ей голову на колени, он слушал странные, тихие мелодии, а глаза его тонули в бездонной синеве неба. Нежная рука ласково проводила по его лицу.

— Тысячи, тысячи лет, — думал он, — это небо так же ласкало глаза человека, и все они в этой земле, на которой лежу я. Тысячи и тысячи лет оно будет сиять в вышине и после меня, Ему чудилось, что он лежит теперь на какой-то узкой, узкой грани, тоньше, чем бритва, что это острое лезвие и есть настоящее, а по бокам его две бездны: прошлое и будущее. Он не знал, почему и зачем он думал об этом, но мысли приплывали откуда-то и вновь уплывали. Незаметно тоска переплавилась в сладкую грусть, — он закрыл глаза.

— Пусть я — мгновенье, — складывалась новая мысль, — но как много вечностей в этом мгновеньи!

Низко склонилось над ним дорогое и прекрасное лицо, и ласковой волной, будто материнским объятьем, охватил его тихий, заботливый шепот:

— Ты спишь, мой Лину Бакаб?

— Готово, — крикнул Форестье, — садитесь!

Медленно поднялся Пьер и, все еще овеянный грустной грезой, в дымке которой еще ближе и дороже была ему Бириас, вошел с ней в каюту «Титана». Словно слившись с ним своим сердцем, она также грустно и сладостно припала к его плечу. Вдвоем, будто одни во всем мире, они сидели на бархатном диванчике.

Выше и выше поднимался «Титан». Вдруг глухой гул и грохот прекратился внизу, но не смолк. Наоборот, новый гул, более грозный, потряс воздух. Пьер и Корбо бросились к окнам. Горные вершины колебались, шатались, как пьяные, видно было, как расседались и трескались они, роняя скалы и груды камней.

— Землетрясенье, — крикнул Корбо, — взрыв разбудил уснувшие силы вулкана!

Пьер хотел что-то сказать, но в этот момент, будто огромный пузырь, вздулась земля Паруты и треснула, скрывшись в дыме и пламени.

Страшным толчком подкинуло кверху «Титана». Кружась и вертясь, он несся куда-то. Все смешалось в безумный хаос, а отскочившая дверь каюты жуткой бездной зияла в стене. Мебель и вещи с грохотом и звоном катались внутри воздушного корабля, и вдруг, когда дверь оказалась внизу, Бириас, сброшенная с дивана, стремглав полетела в бездну…

— Бириас! — закричал Пьер, бросаясь за ней, — Бириас!

Но все исчезло куда-то, и было так странно и непонятно. Пьер удивлен был, что неожиданно, почти внезапно, прекратилось паденье. Снова он лежит на диване, электрическая лампа матовым светом горит в каюте. Перед ним Корбо с сигарой в зубах и какой-то лысый господин в золотых очках.

Пьеру казалось, что он теряет рассудок.

— Корбо, — крикнул он, но голос прозвучал тихо и слабо, — что случилось? Где Бириас?

— Все хорошо, все хорошо, — говорил лысый человек, — не беспокойтесь и не волнуйтесь.

Пьер долго и пытливо обводил глазами знакомую комнату. Сомнений не было. Это — вилла Корбо, это его комната. Он лежал в кровати.

— Но как я попал сюда? — думал Пьер, напрягая всю память, — и где «Титан», где моя Бириас и Форестье?..

— Выпейте! — сказал лысый.

Пьер выпил какую-то жидкость. Несколько минут он сидел неподвижно.

— Так это лишь сон? — горестно воскликнул он, — и ты, Бириас, только сон?

Слезы медленно поползли из-под его ресниц и покатились по щекам.

— Вы скверно спали, — сказал радостным голосом Корбо, — это длилось неделю. Вы заболели внезапно, во время разборки коллекций, — Но, молодой человек, не бойтесь, — успокаивал лысый, — это лихорадочная желтуха, болезнь Вейля. Она прошла. Будьте спокойны, через два дня вы встанете на ноги. Не правда ли, вам уже лучше?

Но Пьер не слушал их.

— Да. Спасибо, — проговорил он, — я хочу спать.

Он повернулся и лег лицом к стене.

— Бириас, — шептали беззвучно его губы, — греза моя, мое сновиденье, дорогая моя Бириас.

О Валерии Язвицком и «Горе Лунного духа»