Александр Бушков - Самый далекий берег

Кирьянов вновь поднес трубку к уху.

– Говорит генерал Мильштейн! – заорали ему в ухо. – Передайте Третьему – тревога! Боевая тревога всем секторам! Нас атакуют, здание блокировано по всему периметру…

Кирьянов терпеливо удерживал трубку возле уха и во второй раз выслушал то же самое, слово в слово, с той же интонацией, с теми же паузами, с теми же шумами. И с тем же финалом.

Решительно брякнул трубку на рычажки, повернулся и вышел из вахтерки. Телефон вновь зазвонил, но Кирьянов и не подумал подойти – уверен был, что выслушает то же самое в третий раз. Черт его знает, мистика тут или не мистика, но полное впечатление, что он, войдя в заброшенное здание, самим своим присутствием вернул к жизни неведомых призраков былого, то ли классических, то ли электронных, если только уместно такое определение. Технотронных, выразимся так…

Теперь только появилось то самое пресловутое ощущение плохого места. Черт его знает, что там еще могло пробудиться к жизни, напомнить о себе, учуяв присутствие живого человека после долгих лет безвестной заброшенности, нескольких десятилетий пыли и забвения. Хоть верь в привидения и прочую мистику, хоть не верь, но что-то тут определенно осталось. А если в основе не мистика, от этого не легче, право слово, нагрянет какая-нибудь напасть посерьезнее заблудившегося в телефонных проводах голоса. И как прикажете от нее отбиваться, ничегошеньки не зная?

Он побыстрее вышел под открытое небо, где светило пусть и тускловатое, но все же солнышко. Посмотрел на остовы бронетранспортеров и скелеты уже другими глазами: очень может быть, что здесь оказались предупреждены вовремя, тем же неизвестным генералом Мильштейном – где я слышал эту фамилию не так давно? – и приняли меры, судя по состоянию «коробок», весьма даже эффективные. Если в броневиках были все же нападавшие и они одержали победу, то в этом случае непременно убрали бы подбитую технику и трупы…

Он вздрогнул, развернулся к озеру и всмотрелся, напрягая глаза до рези. Облегченно вздохнул.

Во-первых, ему не показалось, во-вторых, то, что он видел, не сулило ни малейшей угрозы.

Метрах в трехстах от него вдоль озера не спеша шла девушка в светлом платье, определенно не замечая Кирьянова.

Глава девятая

Прекрасная незнакомка

В первый миг он испытал лишь одно чувство – несказанное облегчение, прилив детской радости, отнюдь не приличествующей бравому звездопроходцу. Что поделать, такое случается даже с крепкими мужиками: это странное место разбудило вдруг потаенные детские страхи, дремлющие в каждом до урочной поры. Невыносимо приятно было обнаружить, что он не один здесь, само присутствие другого человека вернуло спокойствие и уверенностъ в себе. Особенно если уточнить, что другим человеком была девушка, – а значит, обер-поручик автоматически становился покровителем и защитником. Мужик в погонах просто обязан вмиг обрести невозмутимость и в лучших традициях жанра закрыть слабое существо могучей грудью от любых опасностей. Как наверняка сказал бы Кац – звездорубы мы, или уже где?

Потом его мысли, ощущения и чувства, повинуясь наблюдаемой реальности, галопом свернули на привычную колею, уже вполне взрослую и сугубо мужскую. Он откровенно залюбовался.

Она шла вдоль берега грациозно и уверенно, явно никуда не спеша и ничего не опасаясь, бездумно помахивая рукой, и светлое платье четко обрисовало ее фигурку на фоне темно-синей спокойной воды. Светлые волосы, падавшие чуть ниже плеч, развевались при малейшем дуновении ленивого ветерка. Кирьянова пронзила щемящая грусть по чему-то несбывшемуся, упущенному, летящей походкой ускользнувшему по иной развилке времени, оставшемуся в иной реальности, где другой был чем-то большим, нежели скучным, правильным, размеренным пожарным, где все сложилось как-то иначе, не в пример интереснее, романтичнее, звонче. Он вдруг почувствовал себя отяжелевшим и старым – увы, случалось уже подобное и в прежней жизни на шумной городской улице, как правило, летней порой, когда при взгляде на какое-нибудь прелестное создание физически ощущался тяжелый поток времени.

Девушка шла вдоль берега, не замечая Кирьянова, – судя по всему, она пришла сюда не впервые. В кино в таких случаях непременно звучит нежная лирическая музыка, и это, ей-же-ей, абсолютно правильно.

Потом ему пришло в голову, что ситуация приобретает неловкость, и чем дальше, тем больше – исключительно для него. Незнакомка спокойно шла вдоль берега, беззаботно гуляла, а вот Кирьянов не представлял, как ему дать знать о своем присутствии. И стоять истуканом было глупо, и рта не откроешь. До нее далеко, пришлось бы кричать. А что он мог ей крикнуть: «Эй!» Или – «Не подскажете, когда ближайший автобус на Нижние Васюки?»

Лучше всего предоставить события их естественному течению – торчать на прежнем месте и в прежней позиции, ерзая от неловкости, пока девушка не достигнет поселка – потому что идти куда-то еще она на этой планете не может. Она либо привидение, либо служит на «точке», выбор вариантов невелик, их всего два. Первое предположение следует бесповоротно исключить, оставаясь твердым материалистом. Что до второго – при всем здешнем малолюдстве Кирьянов все еще не знаком был с большинством из двух десятков тех, кто работал на кухне, обеспечивал связь и, если можно так сказать, транспорт – сиречь устройство мгновенной переброски через космические бездны. Существовала некая дистанция, как в любой сложившейся системе, тем более обмундированной. Как между летчиками и технарями.

Все разрешилось помимо его усилий – девушка, слегка повернув голову, внезапно заметила его. И без тени испуга, без малейшего удивления или неудовольствия помахала ему, непринужденно и просто, словно они были знакомы давным-давно. И остановилась в выжидательной позе, заложив правую руку за спину, обхватив тонкими пальцами левый локоть. Теперь воспитанный мужчина и галантный офицер галактической пехоты просто обязан был подойти к даме, дабы представиться и познакомиться.

И он подошел, искренне надеясь, что не выглядит сконфуженным вахлаком. Хотя сознавал, что именно таковым только что и стал.

Все обстояло гораздо хуже, чем ему поначалу представилось.

Она была не просто красивая – красивых много и, что характерно, Кирьянова всю жизнь отпугивали те из них, что выглядели утонченными, совершенными и, как следствие, холодными куклами. Она была совсем другая, с открытым – но отнюдь не наивным, не простоватым! – личиком, искренней улыбкой и веселыми синими глазами. Таких девушек удачнее всего называть славными. И в том-то вся беда, что именно такая славная девочка способна разбить сердце вдребезги быстрее и надежнее, чем роковая красавица типа «я-только-что-с-подиума». Ведь вполне может оказаться так, что ты ей, такой славной, ну совершенно не нужен, жила без тебя и дальше проживет, и ох как несладко тогда придется…