Гибель Лондона. Сборник фантастических рассказов - Эдвард Беллами
Даже в этот ужасный момент я не осознавал, что то, что я увидел, было общим для всего Лондона, а не, как я себе представлял, локальным бедствием, вызванным поломкой каких-то ящиков в нашем подвале. (Он был заполнен всевозможными химикатами, о свойствах которых я ничего не знал, поскольку имел дело с бухгалтерией, а не с научной стороной нашего бизнеса.) Я открыл единственное окно в своей комнате и снова позвал на помощь. Улица была тихой и темной в зловеще неподвижном тумане, и то, что теперь заставило меня замереть от ужаса, – это встреча с той же смертельной, удушающей атмосферой, которая была в помещениях. Падая, я опустил окно и закрыл его от ядовитого воздуха. Я снова пришел в себя, и постепенно истинное положение вещей начало доходить до меня.
Я был в кислородном оазисе. Я сразу догадался, что машина на моей полке была ответственна за существование этого оазиса в огромной пустыне смертоносного газа. Я снял машину американца, опасаясь, что, двигая ее, я могу остановить ее работу. Зажав мундштук между губами, я снова вошел в комнату сэра Джона, на этот раз не почувствовав никаких неприятных последствий. К моему бедному хозяину уже не могла прийти никакая человеческая помощь. Очевидно, в здании не было никого живого, кроме меня. На улице было тихо и темно. Газ был потушен, но кое-где в магазинах лампы накаливания все еще горели, запитанные от аккумуляторов, а не напрямую от двигателя. Я автоматически повернул к станции Кэннон-стрит, зная дорогу к ней, даже с завязанными глазами, спотыкаясь о тела, распростертые на тротуаре, и, переходя улицу, столкнулся с застывшим автобусом, призрачным в тумане, с мертвыми лошадьми, лежащими впереди, и их поводьями, свисающими с безжизненной руки мертвого водителя. Призрачные пассажиры, столь же молчаливые, сидели прямо или свисали с бортов в ужасно неестественных позах.
VII. Поезд мертвецов.
Если бы в такое время у человека были начеку мыслительные способности (признаюсь, мои были бездействующими), он бы знал, что на станции Кэннон-стрит не может быть поездов, потому что, если в воздухе недостаточно кислорода для поддержания жизни человека или огня газовой горелки, то, несомненно, не будет и поездов – кислорода недостаточно, чтобы поддерживать огонь в двигателе, даже если машинист сохранил достаточно сил для выполнения своей задачи. Иногда инстинкт лучше разума, и происходящее доказало это в данном случае. Железная дорога из Илинга в те дни проходила под городом в глубоком туннеле. Казалось бы, в этом подземном проходе углекислый газ должен был в первую очередь найти пристанище из-за своего веса, но это было не так. Я предполагаю, что ток через туннель принес из отдаленных районов запас сравнительно чистого воздуха, который в течение нескольких минут после общей катастрофы поддерживал человеческую жизнь. Как бы то ни было, длинные платформы станции метро "Кэннон-стрит" представляли собой устрашающее зрелище. У нижней платформы стоял поезд. Электрические лампы горели прерывисто. Эта платформа была переполнена людьми, которые сражались друг с другом, как демоны, по-видимому, без причины, потому что поезд уже был набит настолько, насколько мог вместить. Сотни погибших валялись под ногами, и время от времени по туннелю доносился порыв зловонного воздуха, после чего еще сотни ослабляли хватку и сдавались.
Над их телами сражались выжившие, ряды которых постоянно редели. Мне показалось, что большинство из тех, кто был в стоявшем поезде, были мертвы. Иногда отчаянная группа бойцов перелезала через лежащих кучами и, распахнув дверь вагона, вытаскивала уже сидящих пассажиров и, задыхаясь, занимала их места. Те, кто был в поезде, не оказывали сопротивления и неподвижно лежали там, где их бросили, или беспомощно катались под колесами поезда. Я пробрался вдоль стены, насколько мог, к паровозу, удивляясь, почему поезд не идет. Инженер лежал на полу своей кабины, и огонь погас.
Обычай – любопытная вещь. Борющаяся толпа, яростно сражающаяся за места в вагонах, настолько привыкла к прибывающим и отбывающим поездам, что, по-видимому, никому из них не приходило в голову, что машинист – человек и подвержен тем же атмосферным условиям, что и они сами. Я вложил мундштук между его фиолетовыми губами и, задержав дыхание, как утопающий, сумел привести его в чувство. Он сказал, что, если я отдам ему аппарат, он выведет поезд так далеко, насколько его вытянет пар, уже находящийся в котле.
Я отказался это сделать, но остался в кабине вместе с ним, сказав, что это сохранит жизнь в нас обоих, пока мы не выйдем на более свежий воздух. Он угрюмо согласился с этим и завел поезд, но играл нечестно. Каждый раз он отказывался отдавать аппарат, пока я не оказался в обморочном состоянии с задержкой дыхания, и, наконец, он повалил меня на пол кабины. Я увидел, что аппарат скатилась с поезда, когда я упал, и что он прыгнул за ним. Самое интересное, что ни один из нас не нуждался в аппарате, потому что я помню, что сразу после того, как мы начали бороться, я заметил через открытую железную дверь, что огонь в двигателе внезапно снова вспыхнул, хотя в то время я был в слишком большом замешательстве и ужасе, чтобы понять, что это значит. Поднялся западный шторм – на час позже, чем нужно. Еще до того, как мы покинули Кэннон-стрит, те, кто все еще оставался в живых, были в относительной безопасности, поскольку сто шестьдесят семь человек были спасены из той ужасной кучи мертвецов на платформах, хотя многие умерли в течение дня или двух после этого, а другие так и не пришли в себя.
Когда я пришел в себя после удара, нанесенного машинистом, я обнаружил, что я один,
