Алла Марковская - Волны. Сэнп

Вечер тихий, теплый, безветренный, ни одна ветка на деревьях не шевелилась. Безоблачное небо, бледные звезды, едва различимые протуберанцы космоса, как радуги в дымке, гибкие ленты разноцветных гравитационных потоков. А ночью поднялся ветер, и пошел дождь, поначалу слабый, надоедливый, а к утру разразился ливень. Огонек аккуратно развязал узел, и никуда не ушел, пасся, не отходя от своего нового хозяина.

Теперь Гэл не перевоплощался для сна и Айрэ мерз даже под замшевым меховым плащом, как бы он не заболел. Калтокиец прижимал к себе сына, отдавая последнее тепло. На рассвете дождь уже поливал немилосердно. Ветер гнул ветви. Айрэ сидел на сложенном одеяле под мокрым плащом и грыз холодное мясо. Огонек косился на Гэла, как будто спрашивал, а нам обязательно куда-то идти, или может быть, здесь переждем.

— Обязательно, Рыжий, обязательно… — отвечал Гэл коню, застегивая уздечку, — идти обязательно. — Намокшие кожаные ремешки выскальзывали из пальцев. Огонек дергал головой. Потник и седло тоже были мокрыми, подпруга выскальзывала из пальцев, ремни растягивались.

— Папа, мне холодно, — жаловался Айрэ.

— Сейчас поедем, согреешься, — Гэл забросил одеяло на луку седла, упаковал сумку, бросил в холщевый мешок остатки мяса и мокрую лепешку, которая начинала медленно превращаться в кашицу, привязал мешок к седлу и поднял Айрэ. — В дороге будет теплее.

Набросил на свои плечи влажный плащ, проследил за тем, чтобы ребенок поставил ноги в специальные петли, прикрепленные к седлу, и только после этого аккуратно сел на коня, укутал ребенка плащом.

Рыжий повернул голову, увидел, что кроме нового хозяина на его спине сидит ребенок, всхрапнул и послушно пошел по мокрой тропе.

Калтокиец, ощущая, как мокрая одежда стынет на ветру, вспомнил романтические мечтания цивилизованных людей, жителей многоуровневых нашпигованных техникой мегаполисов: такие диванные романтики любили говорить, сидя в дорогом баре за рюмочкой спиртного: «Вот бы сесть на коня, бросить в наплечный мешок нож да краюху хлеба, и тронутся в путь по средневековой планете». И представляли себе ласковое солнце в зените, гладкую дорогу, ведущую вдаль, ночь с негасимым костром, коня, послушного каждому движению, слабых противников да ласковых встречных.

Увы: нож может заржаветь, краюха хлеба размокнет, конь у себя на уме, и заботиться о нем нужно больше чем о себе, противники коварны и хитры, а добрые люди шлют подальше недобрыми словами…

Камни. Скалы. Узкая тропа. Ручеек. Копыта шлепали по грязи и иногда поскальзывались на скользких камнях. Огонек, мокрый, угрюмый и злой, брел, едва перебирая ногами, сквозь завесу нескончаемого дождя. Айрэ во сне прижимался к отцу в поисках тепла. Промокло все, наверно, до последней молекулы. Ребенок кашлял. Гэл одной рукой держал мокрый и скользкий кожаный повод, другой рукой заглаживал ребенку простуду. Неожиданно сквозь шум нескончаемого дождя он услышал тихий шепот. Звериный слух уловил шорох ткани, дыхание и ритм ускоренных сердец. Ну вот, расслабился и попал в засаду. Калтокиец прижал ноги к конским бокам, аккуратно потянул поводья, откидываясь назад. Огонек остановился на диво послушно, прижал уши. Гэл понял, когда этот конь не знает, чего боится, он выполняет все команды. Айрэ проснулся, сонными глазами смотрел на унылые серые скалы.

В дождливых сумерках Гэл увидел нерешительный свет факела, видимо, без магии здесь не обошлось. На дорогу вышел Нарко, за ним еще с десяток темных мокрых парней. Типичные средневековые дорожные разбойники, в одежде — что украли то и носим, в руках ржавые одноручные мечи. Чуть выше на скалах трое с натянутыми луками. А на скале знакомая скрюченная фигура мага-перевертыша.

«И зачем тебе, уродец, детей воровать?» — мысленно спросил Гэл. Оппонент его не услышал, значит, мысли не читает… жаль, можно было бы договориться.

— Стреляйте в него! — Крикнул Нарко.

Вот так вот, ни здравствуй, ни прощай — а просто стреляйте… А где же привычная форма приветствия разбойников: Жизнь или кошелек?

Лучники выстрелили. Гэл успел заставить коня шарахнуться в сторону, и пока разбойники налаживали вторую партию стрел, вспомнил несколько совсем уж неприличных ругательств, соскочил с Огонька, крикнул сыну, чтобы тот держался, дал пинка жеребцу, посылая его подальше, и кувыркнулся вперед, спасаясь от летящих в него копыт. Огонек ударил в отместку задними ногами. Стрела попала в круп коня, что придало животному ускорения. С яростным ржанием, в сопровождении детского крика, Огонек покинул место предполагаемого поля боя со скоростью гоночной машины. Еще три стрелы уже ниже, калтокиец успел закатиться под прикрытие скалы. Затем перевоплотился и побежал в обход скалы, должен был поймать перевертыша. Разбойники прибежали туда, где прятался Гэл, но за скалой никого не было.

Шерсть калтокийца пропиталась водой. Лапы скользили по мокрым камням. В такую погоду сидеть бы в теплой пещере, у костра…

Перевертыш ковылял к своим людям, знал, теперь убегать бессмысленно. Кричал:

— На скалы смотрите! Ублюдки! Вверх смотрите!!! Он вас обходит! Нарко, садись на клячу, догони щенка! Его конь ранен, далеко не уйдет! А-а-а-а-а!!!

Огромный зверь прыгнул на перевертыша-ворлока со скалы, сбил с ног. Разбойники, услышав вопль ужаса своего атамана, обернулись и застыли. Нарко не решился сдвинуться с места, чтобы выполнить приказ мага. Над стонущим перевертышем, мрачной тенью на фоне серого свинцового неба, навис страшный зверь — огромный, темный. Глаза чудища сверкали в дождливом сумраке расплавленным золотом, огромные белые клыки скалились. Немного театрально, но разбойников напугало.

Лучники не стреляли, или боялись попасть в мага, или опасались еще больше разозлить зверя. Маг-перевертыш решил и себе перевоплотиться, но Гэл ударил ворлока лапой по голове, схватил клыками за одежду, едва справился с тошнотой, и потащил за собой, намеревался спрятать, а потом поговорить. Разбойники остались стоять столбами перед скалой.

А дождь не прекращался…

Тэйл спрятал мага в небольшой расщелине, привалил его камнем, помчался за конем. О том, что могло случиться с Айрэ, Гэл пытался не думать. Бежать, только бежать, и не думать, иначе сердце вырвется из груди.

Айрэ лежал под скалой маленьким темным безжизненным холмиком. Сколько раз Гэл видел оцепеневших отцов и матерей над телами своих детей, сколько раз он, ругаясь, заставлял их действовать. Не понимал, почему они стоят со стеклянными глазами и боятся подойти к лежащему ребенку, посмотреть что с ним, помочь, сколько раз… в горячих точках мира. И вот сейчас он сам застыл… и не решается подойти к сыну, он понял, почему — страшно потерять надежду…