Павел Парфин - Сопротивление бесполезно !

* 15 * Гриценко искренне недолюбливал Мица - этого вурдовампа-доходягу без клыков. Ничтожество, коровинский лизоблюд!.. Зато с удивительным, волшебным обонянием. Любая собака могла бы позавидовать остроте его нюха!.. Вот Мицу Гриценко и нес окровавленный кусок туалетной бумаги. Через половину ночного города нес. Шел и боялся наскочить на случайного прохожего или ватагу пьяных подростков. Не их самих, конечно, боялся, а их крови, перед которой наверняка бы не устоял, которую пил бы без остатка... А выпивая из них кровь, мог ненароком запачкать ею кусок туалетной бумаги. Смешалась бы тогда кровь, поди после этого разбери, где кровь ночного козла, а где - мастера Приходько. Вот этого и боялся Серега-вурдовамп. Но все обошлось, и Гриценко благополучно добрался до двухэтажного деревянного дома с большими клетчатыми окнами. Коровина там не застал - с дюжиной клыкастых гвардейцев он отправился на шальной ужин: пощекотать до смерти чьи-нибудь нервы да досыта напиться жаркой кровушки. Остальные вурдовампы, руководимые писклявым голосом Мица, готовились к какому-то веселью - бегали туда-сюда с красными и желтыми лентами, наобум расставляли на длинном, занявшем место вдоль всей громадной, залитой сумасшедшим светом комнаты столе тарелки с красно-рубиновой пищей, расплескивали на пурпурную скатерть малиновое вино из черных точеных рюмок, уносили прочь алые объедки... Никто ничего не ел. Над пищей просто измывались: крошили, растирали, безбожно смешивали.... Гриценко определенно позабавил вид Мица. В поварском колпаке, все норовящем съехать на крючковатый нос, в идеально накрахмаленном халате Миц с несколько вытянутой, сосредоточенной физиономией - эдакой худенькой мордочкой хорька - готовил бутерброды. Захватив на кончик ножа слой масла из масленки, он ловко растирал на ломте белого хлеба. Потом, зачерпнув тем же ножом из двухсотграммовой баночки оранжевой желевидной массы, он, чему-то улыбаясь, размазывал желе поверх масла. Не проходило и пяти секунд, как оранжевая масса на бутерброде чернела и сворачивалась, как человеческая кровь. Ягра громко фыркала, наблюдая столь чудовищные метаморфозы, происходившие со смородиновым джемом. - Миц, в тебе говорит нереализованный вурдовамп. Ха-ха-ха, любая летучая мышь даст тебе фору в сто очков! - смеялась она над неполноценным кровопийцем Мицем. В неизменном парике, облаченная в тугой, цвета мякоти спелой сливы комбидресс, Ягра лениво разминалась на небольшом возвышении, покрытом блестящей черной тканью. Рядом Миц готовил бутерброды со свернувшейся кровью. С проникновенной хрипотцой на тумбочке пел "Аккорд-301", накручивая чей-то незнакомый голос. Ягра садилась в шпагат, делала мостик и вдруг выхватывала из-под себя то красно-желтые ленты, то черных, совершенно прямых, будто одеревеневших, змей с узкими красными языками. Одну из таких змей Ягра в отчаянии метнула в Гриценко, но, тут же смутившись, убежала в дальний конец комнаты. Как раз в этот момент Гриценко взял в рот сигарету. Серега ловко поймал на лету черную змею и с невозмутимым видом прикурил от ее красного языка. Отбросив ее за ненадобностью в сторону, он уже не видел, как змея, ударившись об пол, разлетелась на сотни мелких черных осколков, точно стеклянная шпага. - Ягра от тебя без ума, Гриц, - не поднимая глаз от обреченных бутербродов, бесцветным голосом заметил Миц. Гриценко пропустил его фразу мимо ушей. - Где Коровин, а? - плюнув под ноги, спросил он. - Тут одна бабка объявилась. Новенькая. Час назад ее кто-то из наших укусил, - нехотя, явно делая над собой усилие, произнес Миц. - Бабка жутко свирепствовала, все грозилась кому-то кровавой расплатой... - Миц боялся взглянуть на Гриценко. - Вот Коровин и повел ее да еще с пяток лохов на боевое крещение. Чтобы старая карга пары выпустила. Негоже нам, вурдовампам, междоусобицы устраивать. Так я говорю, Гриц? Вместо ответа Серега взмахнул рукой и вдруг сунул под нос Мицу кусок туалетной бумаги. Тот самый, которым Гриценко вытер приходьковскую кровь. Миц резко потянул носом воздух, колпак немедленно съехал ему на глаза, вурдовамп в бешенстве скинул его с головы. Яркие красные полосы прочертили ото лба до лысой макушки его непутевую голову. - Этой крови полчаса, от силы час! - со знанием дела сообщил возбужденный Миц. - Верно, - ухмыльнулся Гриценко и поводил перед носом маленького вурдовампа окровавленной бумагой. - Найдешь? Надо добить... Миц, будто пес, спущенный с поводка, несся на несколько шагов впереди Гриценко. Маленький вурдовамп то и дело спотыкался, падал, сбивал в кровь локти и колени, бежал дальше и, казалось, улицы шарахались и разбегались в стороны, едва завидев столь резвого ночного хищника. Миц сразу же вывел к цели. Как ни странно, Приходько не стал хитрить и плутать, заметая следы. Савелич укрылся у себя дома за стальной бронированной дверью. На этот раз Гриценко не стал взламывать дверь - не успел. Миц не дал. Неожиданно он напомнил, что они как-никак вурдовампы, а значит, могут обращаться в разные интересные вещи. Например, в дым. Сине-зеленым, точно боевой зарин, газом они по очереди просочились сквозь замочную скважину в дом мастера Приходько. А материализовались уже в дикой, как характер самого мастера, спальне, где тот трахал жену Сереги Гриценко. Лежа сверху, голый Савелич напоминал рубанок. Тот с таким же упрямством и жадностью врезается в тело доски. Не заметив (а может, делая вид, что не замечает) появления Гриценко и Мица, Приходько-рубанок продолжал яростно водить туда-сюда голым торсом. Из-под него вместо стружек разлетались в стороны густые горячие стоны Серегиной жены. Застигнув Людку и Приходько вдвоем в постели, да еще в момент совокупления, Серега не сразу пришел в себя, поражаясь тому, с какой жадностью и спешкой эти сволочи занимаются любовью. "Прямо как перед смертью, - подумал Серега, но сам же себе и возразил: - Почему как?" Жену Гриценко не тронул. Даже обернувшись вурдовампом, он продолжал испытывать к ней крайнюю неприязнь. Или... затаенную симпатию, чудом сохранившееся чувство родства, в котором боялся себе признаться... Зато с удовольствием перегрыз горло мастеру Приходько. С раскачивающимся, как маятник, членом Савелич носился по спальне в надежде спастись. Гриценко играючи сгреб его в охапку и безумно долго сосал его кровь. Когда Приходько, издав последний хрип, за ненадобностью был брошен на пол, Серега весело изрек: "Нашего полку прибыло!" А пнув ногой пока еще бездыханное, не налившееся новой, ядовитой кровью тело мастера, добавил: "Вот теперь ты полный кровопийца!" Гриценко знал: меньше чем через четверть часа мертвец очнется и покажет миру клыки. Пока Серега, посмеиваясь, на клочке бумаги рисовал схему, как от дома Приходько пройти к двухэтажному логову вурдовампов, Миц за широкой спиной приятеля неслышно загрыз его неверную жену. Можно сказать, впервые благородный поступок совершил в своей жизни. Или смерти... Короче, вытащил Людку за ногу из-под кровати, куда она залезла со страху, и, даже не взглянув, не облапав взглядом ее белое, теплое, вдоль и поперек выглаженное и обласканное любовью тело, прокусил ей горло. Тьфу, мальчишка! Засунув за пазуху мертвому мастеру схему, с полминуты сокрушенно повздыхав над обескровленным Людкиным телом, Гриценко вытолкал в шею Мица да подался с ним в вертеп кровопийц. "Эх, чтоб им пусто было!.. Нам было пусто!.." Позади семенил утративший девственность Миц. Августовская ночь беззвучно строчила швы вдоль всей дороги к злосчастному двухэтажному дому. "Внизу покойницкая, и вверху то же самое", - невесело размышлял Гриценко, наступая на швы, оставленные ночью. Нити в них то мерцали холодным лунным светом, то начинали вздрагивать и искриться, стоило Гриценко пересечь перекресток с испуганно мигающим светофором. Лишь изредка швам удавалось поймать робкий отблеск огня в случайном окне - в чудом не уснувшем окне. Теми светящимися швами были беспокойные Серегины мысли. Они-таки довели его... Опять возникли те голоса. Откуда-то изнутри. Нарастая, они угрожали вырваться из тесной Серегиной черепной коробки. Вырваться на ночную влажную улицу и, может быть, взорваться безнаказанной милицейской сиреной!..