Анджей Земяньский - Бреслау Forever

Борович не отвечал. Все время у него в голове крутился вопрос женщины с тележкой: «А когда уже будет свобода?». И вдруг он увидел мужчину, перепрыгивающего через стену. Это было где-то у моря. Похоже, в верфи[46]. Свобода!

— Езус Мария! — Крикнул он. — Цветы! Цветы!

— Что, цветы? — не понял Васяк.

— Нас забросали цветами! А у меня уже появились видения будущего. Их нужно смести!

— Ты чего? С ума сошел? Все танки всегда забрасывают цветами.

— Но не те, в которых сидит экипаж, занимающийся этим делом. Мы же погибнем!

Мищук отреагировал быстрее всего. Он уже видел взрывающихся людей в окружении цветов, потому выскочил через задний выход, таща за собой Васяка. Борович вылез через лаз. Они горячечно сметали цветы с машины.

— Назад, на сквер! — орал Борович. — Или спалим!

— Спокуха! — отозвался Васяк, наименее пугливый. Но вдруг и у него самого под веками появилось видение человека, который перескочил стену верфи и ответил на вопрос женщины с тележкой. — Матерь Святая. Давайте спалим!

Они начали забрасывать цветы в костер.

Сташевский всю ночь изучал дневник Грюневальда. Закончил уже под утро. Он вытащил из холодильника две редиски и сунул их в рот. Мариола проснулась моментально.

— Славек! Не хрусти так громко!

— А как мне хрустеть?

— Потише! И в другой комнате! У меня есть еще полчаса сна.

— Тогда проснись. Мне очень важно, чтобы ты сыграла определенную роль.

— Какую?

— Сними трусики, футболку и надень ночную рубашку.

Девушка поднялась с кровати. Сонная, она чуть не упала, столкнувшись с колонкой домашнего кинотеатра.

— Ага. Раз мне следует надеть ночную рубашку, значит — будем трахаться. У мужчин только одно в голове: лишь бы увидеть бабу в прозрачной рубашке.

— Мы не будем заниматься сексом. Я хочу, чтобы ты кое в кого воплотилась.

Мариола улыбнулась и послала ему поцелуй одними губами.

— Мне опять переодеться в косульку, и будет сзади, как тогда?

Сташевский сглотнул слюну, потому что вспомнил. Это «тогда» вдруг встало у него перед глазами.

— Боже! Да честное слово, тут дело не в сексе. Я хочу, чтобы ты сыграла роль!

— Могу сыграть и Мерилин Монро. Только купи вентилятор, чтобы платье поддувал снизу. С нашим кондиционером этот номер, скорее всего, не выйдет.

— Тебя я буду называть Хельгой.

Мариола отозвалась уже из гардероба:

— Хорошо еще, что хоть так. Ведь могла быть Хильдегарда или Брунгильда.

— Не смейся. Иди сюда.

Та вернулась в спальню, изящно вертя складной попкой. Возле дверной фрамуги она выполнила номер, который должен быть включен в любой учебник для танцовщиц на шесте, и который обязан считаться каноном. А потом подошла к Славеку и, откинув голову назад, подняла подол рубахи. Довольно высоко. Где-то до самой шеи.

— Бери меня! Я — твоя Хельга.

У Сташевского, поскольку он сидел на кровати, глаза очутились на высоте… ну, на высоте того, что очутилось буквально в паре сантиметров от его лица. Прическа типа «ирокез», ноги с идеальной депиляцией, фантастические бедра.

Он перевел взгляд на прическу, что была у Мариолы на голове.

— Милая, тут на самом деле никакой речи о сексе. Ты должна мне помочь в следствии.

— Мне что, еще сильнее выгнуться? — спросила та, уже с ноткой сомнения в голосе.

— Надень халат.

Он горячечно перелистывал страницы отксеренного дневника Грюневальда.

— Откуда я возьму тебе халат? У нас же ни одного нет.

В этом месте он приблизительно знал, что делать.

— Нам нужно воспроизвести определенную ситуацию. Вплоть до мелочей. Раз у тебя нет халата, надень пальто. Ты будешь изображать мою служанку, Хельгу.

— Это что же, напялить кухонный фартук а-ля неглиже? Так ты же мне запачкал его маслом, когда чистил свои пистолеты, лишь бы ни капельки не попало на твою любимую футболочку. Как мне теперь надевать эту тряпку?

— Нет, найди пальто.

— А у меня его нет. — Вдруг она стукнула себя ладонью по лбу. — Ой, нет, есть, есть, есть!

Мариола снова побежала к гардеробу, где начала передвигать сотни пуховиков, военных, спортивных, кожаных, летних и зимних курток, висящих на плечиках.

— Есть, есть! Вот!

— Тогда надевай и иди сюда.

Через мгновение та вышла, завернувшись в пальто так, чтобы оно изображало халат.

— Ннну, и как? — В голосе Мариолы уже четко было слышно любопытство.

Сташевский продолжал перелистывать страницы копии дневника Грюневальда.

— Хельга, сделай мне завтрак и подготовь быстрое мытье. Хочу шесть яиц на грудинке с солониной…

Мариола глянула на него, как на сумасшедшего. Дар речи у нее буквально отняло.

— Шесть яиц в холодильнике я, может, еще и найду. Но откуда мне взять грудинку и солонину? Ведь все это ужасно нездоровое. Мы не едим этой дряни.

К сожалению, она была права. Солонину сам он, возможно, и видел когда-то в детстве. Или даже не в детстве, а где-то в кино? Во всяком случае, он довольно туманно представлял, что это такое. Но вот где ее взять сегодня? Он тоже не имел понятия.

— Может, у нас есть какие-нибудь консервы?

— Ты хочешь яичницу с тунцом? — не поняла она. На полке в холодильнике нашлась только баночка с тунцом.

— Нет! Я хочу воспроизвести ситуацию многолетней давности.

— Ну, тогда ни фига не получится. Могу положить в яичницу острые перчики. Могу положить постную говядину, которую держу для гуляша, или же соевые котлеты. Или… — Мариола снова открыла холодильник и начала изучать его содержимое более внимательно. — Может, клюкву с айвой? Или икру? Есть ананас, жаренный в сахаре.

— Нет! — рявкнул Славек. — Мне нужно воспроизвести ситуацию, случившуюся несколько десятков лет назад, — повторил он в очередной раз. — Мне нужно, чтобы была яичница с мясом.

— А знаешь что? Ты повторяешься.

Сташевский уронил голову на руки. Господи Иисусе! А ведь она была права. С каждой минутой то же самое, то же самое. Повторяющееся кино. Словно калейдоскоп пространства. Геометрия времени. Еще раз и еще. До полного безразличия. Тем не менее, он решил не отступать. Несмотря на всю свою любовь к выпивке, следователем он был хорошим. Добравшись до бара, он плеснул себе водки в рюмку.

— И ты должна шаркать тапками.

Шаркать Мариола никак не могла, потому что носила какие-то сверхтехнологические пластиковые вьетнамки. Так что из шаркания ничего не вышло. Может, шелест и был, но неубедительный. Вьетнамки были заточены на то, чтобы их владелец никак не мог поскользнуться.

— Так, теперь дай мне тазик с водой для мытья.