Анна Богданец - Клуб любителей фантастики, 2004

— Ха! — буркнул старший. — Эдем там, за забором, а мы снаружи, понял? И здесь он как раз появляется, черный-то. А когти у него здоровенные, острые! Азубищи…

Иовер вдруг осознал, что преображается совершенно невероятным образом. Что у него появилась истекающая ядовитой слюной пасть с теми самыми «зубищами», «пышущие злобой страшные глаза», «рога» и другие анатомические излишества, совершенно не имеющие, вроде, практического смысла.

— А если поймает, то раздерет на куски! — провозгласил старший, наконец наделяя телесные приобретения Иовера предназначением. — И голос у него знаешь какой? Хриплый, страшный…

Иовер впервые испытал ужас — так вот почему не появляется их Создатель! Так вот что они с ним сделали! Иовер распахнул пасть и в непривычных судорогах и спазмах глотки исторг — впервые — «хриплый страшный рев»!

— Слышишь? — спросил старший. Теперь и в его голосе звучал страх…

В поселке испуганным детишкам, разумеется, никто не поверил, но глава общины Никанор, тем не менее, отправил нескольких мужчин проверить, насколько исправны сетчатые заграждения, Иовер, притаившись в кустарнике, услышал их разговор:

— Видишь — зря старик беспокоится, — говорил один из патрульных бодрым тоном, — все в порядке. Сетки целы. Ну посуди сам, мало ли чего детишки наплетут…

— Э, не скажи, — возразил другой уныло, — я ведь сам слышал этот рев… Ну, который ребят напугал.

— Да брось! — заявил нарочито-бодрым голосом первый, и Иовер уловил расхождение между формальным смыслом его слов и невысказанными мыслями. — Если бы здесь и вправду водилась эта черная тварь, то решетки давным-давно были бы сломаны…

На следующий день («при следующем Свете», в прежнем понимании Иовера) ограды оказались разрушены во многих местах.

Иовер сам не понимал толком, что с ним происходит, в его сознании никогда прежде не возникало чего-то, обозначающего «власть», «зависимость», но теперь он ощущал непреодолимую потребность соответствовать тому, чего от него ждали пришельцы. Он всегда был тем, в чем нуждалась равнина… В день, когда были разрушены ограды, кто-то робко задал вопрос: «Почему же в таком случае это чудовище не показывается нам на глаза?» — и Иовер, сам того не желая, выступил из тени на опушку. Издав хриплый рык, он с трудом заставил себя скрыться. Сознание многих чужаков звало его броситься на них и растерзать, изуродовать, уничтожить — но, вместе с тем, большинство их все же отказывалось верить собственным глазам. Удивительно, Иовер был, пожалуй, даже потрясен: странные существа больше верили своим подсознательным страхам, чем собственному зрению и слуху. И, как ни странно, это неверие спасло общину. В этот день черное чудовище больше не появлялось.

Встревоженные и напуганные «братья и сестры» собрались на совет перед кораблем. Несмотря на увещевания главы общины, шум не стихал — каждый старался высказаться, перекрикивая других. Скептики орали, что это чьи-то дурацкие шутки и пора прекратить безобразие, более трусливые и, наоборот, более отважные, требовали вооружиться и, выследив чудище, покончить с ним. Дети плакали. Тощий неопрятный мужчина, тряся нестрижеными свалявшимися патлами, взвыл:

— Это местный злой дух! Нужно принести ему в жертву девственницу! — При этом он выразительно посмотрел в сторону своей соседки и мстительно подумал: «Все равно проку от тебя никакого».

Полная аккуратная девушка в очках завизжала:

— Сумасшедший! Козел! Развратник! Все равно не пущу, и не смей скрестись по ночам у меня под дверью, ублюдок! Лучше к местному черту в лапы, чем с тобой, вонючка! — И при этом грустно подумала: «Привел бы себя в порядок и посватался, как положено, дурачок».

Иовер, скорчившись, рухнул на колени и обхватил «безобразную голову» «когтистыми лапами» — мысли путались, его разрывала необходимость соответствовать потрясающе разным образам и моделям поведения. Он поднялся, покачиваясь на непослушных ногах, ступни которых то и дело норовили превратиться в раздвоенные копыта, и, шатаясь, двинулся в сторону поселка…

— А ну, молчать! — взревел глава общины Никанор. — Слушать меня! Смотреть туда!

Дрожащий палец пастыря указал в сторону опушки. Оттуда неверными шагами приближался воплощенный ужас.

— Вот он! Вот он явился по наши души! Сатана, дух нечистый! Этот край, подобный Эдему, был мороком, дьявольским наваждением. За грехи! За грехи нам посланным! Во искушение! Дабы смутить сердца наши! И растлить дух наш! Так прочь же отсюда! Удалимся же, ни минуты не медля, и отрясем прах сей мерзкий с ног наших!

То ли призыв Никанора обладал такой силой, то ли зрелище медленно приближающегося Иовера подействовало на пришельцев — но они разом, толкая и отпихивая друг друга, бросились к сходням…

Глядя, как пламя в небесах теряет алый оттенок и превращается в белую слепящую точку, подобную миниатюрному Свету, Иовер искал решение… Можно, конечно, путем направленных трансформаций вывести абстрактно мыслящих «братьев и сестер» из представителей местной фауны. У Иовера был на примете подходящий зверек, шустрый и смышленый. На деревьях живет… Но на это потребуется несметное количество Светов. И все это время оставаться в чудовищно жутком облике? А может, ему повезет? И на поляну у реки опустится новый цилиндр, и в нем прибудут на равнину другие «братья и сестры», которые смогут увидеть его, Иовера, таким, каков он есть на самом деле? Большим, светлым, излучающим теплое золотистое сияние, подобное Свету, и с огромными белыми крыльями. С огромными белыми крыльями…

Елизавета Афанасьева

КОШКИ-МЫШКИ

Когда от меня ушел Крис, я хоть и огорчилась, но даже не подумала плакать. В конечном итоге, вместе мы пробыли всего три месяца. Крис оставил душераздирающее письмо, которое, я по прочтении, смяла и выбросила в ведро.

Но потом умер Пэт. Мой кот. Кажется, я ревела каждый вечер в течение месяца.

Пэт появился в нашей семье, едва мне исполнилось десять лет. Ему самому стукнуло пятнадцать, когда он ушел по тайной кошачьей дорожке, не попрощавшись и не оставив ни записки, ни сувенира на память.

В любом состоянии — с разорванным ухом после весеннего загула или на дрожащих от старости лапах — он являлся к ужину и упрямо гремел тарелкой. Не обнаружив его однажды вечером, я поняла, что он ушел навсегда.

Я нашла его наутро в парке, под старым тополем. Похоронила там же, посадив на могилке кустики кошачьей мяты и валериану.

Пэт, слишком умный для того, чтобы казаться просто котом, из всей семьи выбрал меня и навсегда вручил мне свое маленькое, быстрое сердце, заодно выбрав в моем местечко потеплее.