Александр Мееров - Сиреневый Кристалл

«Я не перестаю восхищаться Преойто, — пишет Вудрум Наталье Васильевне. — Ты не представляешь себе, как скромен уклад жизни этого и по происхождению, и по личным достоинствам выдающегося человека.

Я испытываю ни с чем не сравнимое ощущение радости, которое доставляет мне общение с Преойто. Его неторопливые, полные достоинства манеры показывают человека содержательного и уравновешенного. Все в нем говорит, что он унаследовал мудрость многих веков. Всегда чувствуешь себя в присутствии этого величавого паутоанца невозможно наивным и малоопытным.

Наш господин Шираст весьма скептически, даже неодобрительно относится к моим визитам к Преойто. А я люблю у него бывать, отдыхаю у него душой и вовсе не намерен разделять страхов Шираста, уже потому настороженного, что Преойто — гордость и знамя паутоанцев — не угоден властям метрополии. Его стремление обеспечить торжество идеалов — истины, добра и красоты, его проповедь справедливости (он считает, что в мире должен быть один главенствующий закон справедливости, в силу которого никто не смеет строить своего счастья на несчастье другого) еще кое-как устраивает власти. Но их страшит другое. Преойто авторитетен, к его словам прислушивается народ, а он идет дальше многих националистов и учит, что надобно стремиться не к тому, чтобы заменить европейских властителей на паутоанских, а к правлению, действующему в интересах народа, служащему народу, к ликвидации бедноты и нищеты во всех ее проявлениях. Этого-то учения ему и не могут простить власть имущие. Ни европейские, ни паутоанские…»

Каждое свидание с Преойто радует Ивана Александровича, прибавляет бодрости и уверенности. После любой встречи с ним легче переносить тяжелую обстановку, сложившуюся из-за Шираста. Шираст стал набирать в поисковую группу новых людей. Подчас он не утруждает себя тем, чтобы согласовать с Вудрумом свои действия, и явно стремится к тому, чтобы окружить себя нужными ему людьми. Незаметно получилось так, что русские оказались в меньшинстве. Нет былой сплоченности, единства, во всем начинает царить дух делячества.

Александра Вудрума не узнать в эти трудные дни. Он оживлен, деятелен. Впервые встретившись с житейскими невзгодами, с людьми разными, в том числе и нечистоплотными, а зачастую просто подлыми, он включается в борьбу активно, проявляя себя далеко не мягкотелым, настойчивым и, когда надо, даже отважным. Неиссякаемый оптимизм Бориса Шорпачева, несомненно, служит ему примером, и «русская партия», хотя и малочисленная, держится стойко. Находчивый, общительный Шорпачев сумел ближе других европейцев сойтись с рабочими-паутоанцами, стать и среди них своим человеком. Он вскоре выяснил, что Шираст в числе нанятых рабочих привез замаскированного служителя храма Буатоо. Узнав, что его секрет раскрыт Шорпачевым, Шираст стал еще хуже относиться к юноше, выжидая удобного повода, чтобы уволить его из экспедиции.

Иван Александрович, его друзья не могут понять причины двойной игры Шираста, сперва недовольного наладившимися отношениями с жрецами, а затем установившего с ними какие-то подозрительные связи. Услышав об этих происках, Вудрум то впадает в уныние, то грозится, несмотря ни на что, порвать с Ширастом и Ченснеппом. Однако он вскоре снова углубляется в работу, не в силах ничего предпринять, стараясь не обращать внимания на все ухудшающуюся обстановку в экспедиции.

А между тем успех следует за успехом. Расчищена часть площадки перед святилищем храма и уже найден кусок ветки, о которой можно с уверенностью сказать, что она из окаменевшей в свое время рощи, воспетой в легенде о Ракомо и Лавуме. Разобран завал нижнего портика храма, и там, среди хаоса обломков, найдена окаменевшая кисть руки Лавумы, а вскоре водолазы пробираются все дальше в глубь развалин и одному из них удается найти еще один обломок статуи Небесного Гостя, который Иван Александрович Вудрум считал ядром метеорита. Но и эта радость омрачается Ширастом. Шираст уж очень много времени проводит вне экспедиции, то и дело посещает высокопоставленных лиц колонии. За спиной Вудрума ведутся какие-то переговоры. Шираст сносится с метрополией, посещает губернатора и жрецов Буатоо. Возня эта неприятна и подозрительна Вудруму, он чувствует, что затевается что-то неблаговидное. Все это кончается совершенной неожиданностью: Шираст заявляет Вудруму о необходимости прекратить подводные раскопки, и притом безотлагательно.

Судя по тому что работы не прекратились, Иван Александрович просто не посчитался с требованиями полномочного представителя Гуна Ченснеппа. В те дни Вудруму было не до того. Он все меньше бывает на месте раскопок, поручив их Плотникову и сыну, а сам почти все время проводит на основной базе экспедиции в Макими, работая над изучением добытых экспонатов. Все его внимание привлечено ядром метеорита. Осторожно, ювелирно, миллиметр за миллиметром он расчищает сердцевину космического тела, заброшенного из какого-то далекого мира.

Изучая извлеченные из ядра метеорита небольшие, похожие на арахис зерна, он убеждается, что это не просто частицы неизвестного на Земле минерала. Зерна одинаковы, похожи друг на друга, на их поверхности сложный, повторяющийся на каждом зерне узор. Строение их явно показывает принадлежность к органическому миру. Но ни одно углеродистое вещество не имело такого огромного удельного веса. Что, если это действительно зародыши или какие-то зерна, споры неведомой, но явно силициевой жизни?

Долгие ночи просиживал Вудрум с Очаковским над удивительной находкой, изучая, споря, зарисовывая и записывая все возникшие соображения. И радость необычайного открытия, и вместе с тем страх охватывают ученого. Что, если в зародышах еще таится жизнь и она сможет воспрянуть, как некогда под ударом Рокомо? Что, если в зародышах притаилась на века неведомая, быть может, невероятно могущественная сила? Какова будет дальнейшая судьба этого открытия, в чьи руки эта сила попадет? Что произойдет тогда на планете?..

Вчера за мной прислали от Преойто. Слуга сказал, что господин покорнейше просит прибыть к нему незамедлительно. Я бросил все дела и поспешил к старцу. Он встретил меня извинениями, отослал слугу и пригласил для беседы.

Как описать ее, как передать вызванные ею чувства? Не припомню день более тягостный, чем вчерашний, разве только тот, когда пришел для последнего прощания с матушкой.

Застал я Преойто таким, как всегда, — приветливым, спокойным, однако уже в первые минуты мне показалось, что его неурочное приглашение вызвано обстоятельствами особенными. Был он тих и сосредоточен более обычного. Все так же ласков и умиротворен, однако чувствовалась в нем большая, чем обычно, отрешенность. Едва начав разговор со мной, Преойто сказал: