Юлий Буркин - Изумрудные росы

— Разложение плоти вызвало болезни, погубившие тех, кто остался… — мрачно откликнулся Лабастьер. — Раз вы считаете нужным, дорогая, мы не будем продолжать эстафету смерти и немедленно покинем это гиблое место. Ракши, прикажите всем занять свои места, и поспешим. До вечера отойдем отсюда как можно дальше, разобьем лагерь в травянистом лесу и заночуем. С тем чтобы днем, перебравшись через обрыв, быть в родном селении вашей жены.

Ракши отдал приказ, и гвардейцы вспорхнули в седла. Лабастьер Шестой обернулся к его сороконогу, нашел глазами Тилию и сказал ей:

— Посмотрим, посмотрим, правильно ли истолковал ваш дядюшка послабления в законе по поводу сложных приспособлений…

Та, озорно улыбнувшись, бросила в ответ:

— Я уверена, что правильно. Вот только не уверена одинаково ли мы с вами понимаем это слово.

— Если бы не моя личная симпатия, я счел бы этот ответ за дерзость, — покачав головой, усмехнулся Лабастьер и двинулся вперед.

Отряд был готов к предстоящему спуску с крутого обрыва, и тот прошел без сучка без задоринки. А вот встреча, которую устроил королю Дент-Пиррон, не походила ни на что виденное им ранее и, если бы не явный комизм, наверное, не на шутку рассердила бы его. Уже издали отряд заметил на горизонте облако, которое при ближайшем рассмотрении оказалось толпой снующих в воздухе бабочек. Очень медленно, медленнее пешехода, перемещалось это облако навстречу монаршему отряду, и если бы тот значительно быстрее не двигался сам, воссоединились бы они дня через два.

Когда же наконец расстояние сократилось настолько, что облако перестало восприниматься монолитным и стало возможным рассмотреть каждую отдельную бабочку, все прояснилось. В центре этого клубка, размахивая крыльями, висел прицепленный флуоновой нитью к огромному желтому воздушному пузырю толстяк Дент-Пиррон в своем фамильном серебристо-золотисто-полосатом одеянии.

Снующие вокруг него бабочки то подталкивали вперед пузырь, то тянули самого Пиррона за руки и за ноги, то с хохотом отлетали в сторону, уступая место другим.

Лабастьер Шестой нахмурился. Самым естественным ему виделось все же разгневаться. Такое впечатление, что Пиррон специально избрал для встречи с ним способ на грани фола. Ведь еще во время их знакомства они обсуждали «летательный пузырь» как запретное изобретение. С другой стороны, толстяк был королю глубоко симпатичен, и Лабастьер надеялся, что тот сумеет как-то разумно обосновать свое поведение.

— Мой король! — понимая щекотливость ситуации, заговорила Тилия. — Я уверена, дядюшка лишь желал выказать вам должное почтение. Ведь этикет предписывает навстречу особо важным гостям лететь, расправив крылья. Подняться на крыльях Пиррон не может, последний же ваш меморандум «О приспособлениях и изобретениях» делает воздушные пузыри абсолютно дозволенными.

— Из чего это следует? — саркастически осведомился король.

— Цитирую, — отозвалась Тилия. — «Дозволенными считаются приспособления, имеющие в своей конструкции не более трех движущихся относительно друг друга деталей…» Летательный пузырь не содержит в своей конструкции и двух движущихся относительно друг друга деталей…

— Но отдельным параграфом в меморандуме сказано: «К недозволенным относятся и те приспособления, которые используют необычные качества материалов, не встречающиеся свободно в окружающей природе»!

— Ваше величество! — запальчиво вскричала Тилия. — Это один из самых спорных тезисов вашего меморандума, и мы, ваши верные подданные, головы сломали, толкуя его! Все мы прекрасно знакомы со способностью к полету шар-птиц и птиц-пузырей, повсеместно встречающихся в природе Безмятежной. Так можно ли считать способность наполняющего их газа поднимать предметы необычной, а тем паче «не встречающейся свободно в окружающей природе»?

— Это казуистика, и вы сами это знаете.

— О нет! Это королевский закон, по которому ваши подданные строят свою жизнь! И если он позволяет им некоторые свободы, пользующиеся этим подданные ничуть не виноваты!

— Вы будете учить меня писать законы?

— Мой король!..

— Ладно, — остановил ее Лабастьер, так как они уже приблизились к Пиррону настолько, что тот мог их услышать. — Я принял к сведению ваше мнение, посмотрим, что обо всем этом думает сам толстяк.

— Король! Король! — закричал Пиррон еще издалека. — Как я скучал! Как я счастлив! Туш, болваны, туш! — С этими словами Дент-Пиррон быстрым движением обрезал или отвязал державшую его нить и довольно опасно грохнулся на розовый мох одновременно с тем, как желтый пузырь стремительно ушел в голубое небо. Оставшиеся порхать над землей музыканты грянули туш. Музыка звучала отвратительно нестройно и визгливо.

— В чем дело, Пиррон?! — вскричал Лабастьер. — Я ведь еще в прошлую нашу встречу разрешил вашим музыкантам репетировать сколько угодно. Отчего же они играют все так же омерзительно?

— Очень просто! — воскликнул толстяк, резво вскакивая на ноги. Сорвав с лысины такой же желтый, как шар, берет, он утер им раскрасневшуюся потную физиономию. — Я приказал им на этот раз встречать вас, как и подобает, в воздухе. А играть на лету — это, знаете ли, особое искусство, и в этом они пока не преуспели…

— Так пусть спускаются вниз или пусть смолкнут, — велел король.

— А вы бы что предпочли, мой король? — спросил Пиррон с таким искренним интересом в голосе, что Лабастьер не удержался от улыбки. Захихикали и окружившие их жители селения.

— Я бы предпочел тишину.

— Отлично! — воскликнул толстяк. — Эй, олухи! Вы слышали, что сказал король? Тишина! — Оркестр умолк, и Пиррон продолжил распекать музыкантов: — Убирайтесь с глаз моих долой! И чтобы сегодня на балу в честь нашего дорогого короля не было ни единой фальшивой ноты! Ясно? Или я раз и навсегда отберу у вас инструменты! — Пиррон обернулся к Лабастьеру: — Ваше величество, вы позволите мне несколько отвлечься от общения с вами и обнять мою любимую племянницу…

— …Единомышленницу и агента при дворе, — закончил тот за него. Дент-Пиррон протестующе замахал руками и хотел что-то возразить, но король опередил его: — Давайте, давайте, обнимайтесь. О ваших семейных происках поговорим потом.

Тилия выпорхнула из седла сороконога из-за сидящего впереди Ракши и, приземлившись перед дядюшкой, кинулась в его объятия. Ракши же тронул повод и, поравнявшись с королем, тихо сказал:

— Ваше величество, я не могу оставаться равнодушным, видя, что моя жена попала в вашу немилость…

— Оставь, — махнул рукой Лабастьер. — Ты ведь знаешь, я люблю Тилию как родную сестру. Но, мне кажется, пришло время кое-что уточнить в наших принципиальных позициях. И сделать это, по-моему, наиболее уместно именно сейчас.