Юрий Петухов - Приключения, Фантастика 1993 № 5-6

Тьма, властвующая в Потустороннем Мироздании — Тьма, которая в миллионы крат страшнее и чернее Вселенской Тьмы, чудовищнее Черной Пустоты, Черной Пропасти. Тьма, которая владычествует над самою Смертью… Что знает слабый человек, порожденный при сумеречном свете свечей, о запредельном адском Мраке Преисподней, о Чёрных Силах, обитающих в ней? Ничего! Что может знать его призрачный тленный ум о Глубинах, которые лежат за всеми пространствами и подпространствами, за всеми измерениями и уровнями всех вселенных Мироздания?! Ничего! Но знает рожденный при свете, что есть Тьма, более страшная, чем Тьма Вселенская. И знание это порождает в нём слабость. Да, слаб от рождения человек, всецело зависящий от недолгого тления свечи, слаб сам но себе. И слаб своим знанием… но ползет он в Океан Тьмы, преодолевая Страх и Ужас. Ползет, раздвигая границы Света. И оттого ненавистен он обитателям Чёрного Океана. Он — слабый, немощный, не ведающий Мироздания — ползет встречь полчищам чудовищ, порожденных чудовищами. Ползет, не зная, что Незримые Глубины Преисподней, Чёрного Подмирного Мира, Внепространственной Вселенной Ужаса готовы поглотить всё: и крохотный огонек Света, и Черную бездонную Пропасть со всеми её чудовищами, со всеми мирами, падающими в неё, со всеми Вселенными и Антивселенными, с ним самим, ползущим по неведомой дороге в неведомом направлении неведомо куда.

Не постичь человеку во веки веков, кто создал Свет и Мрак, кто сотворил всё видимое и невидимое во всех мирах и пространствах. Но в высших сферах своего сверхсознания пусть не всё, пусть один из миллиардов, имеющих разум, смутно видят Черту, проведенную Создателем. Черту, ограждающую все миры, существующие и несуществующие, от Чёрного Мира, защищающую от вторжения из него Сил Ужаса. Хранит та Святая Черта слабый огонек Света, ограждает его. Но не в дальних мирах пролегает она, не в иных измерениях и глубинных пространствах, не в запредельных вселенных. Проходит Черта по душам человеческим — бессмертным, но слабым, мятущимся, ищущим, готовящимся к вечности. И не выдерживают Испытания одни — срываются под неё, во Мрак. И воспаряют к Свету иные. Но живущие несут Её. И только в них Она — Охранительница Мира Света и Добра. Только в них!

Иван долго смотрел прямо перед собой, не мигая и не щуря подслеповатых глаз. Наконец сказал:

— Мы предали их!

«Кого?» — поинтересовался Первозург, затаившийся в мозгу старика.

— Заложников, тех, кого эта ублюдочная сволочь называла биомассой, сырьем, консервантами. Мы подло предали их!

Первозург не стал спорить.

«Ты разберешься во всем, когда вернешься сюда, Иван», — еле слышно прошептал он.

Иван включил полную прозрачность. И завис над непостижимым колдовским миром. Двести шестьдесят — лун просвечивали сквозь восемнадцать пересекающихся, наплывающих друг на друга исполинских колец, охватывающих уродливую планету под всеми углами. Из незримых жерл били вверх и окутывали желтым паром всё системное пространство ядовитые испарения. Он был внутри.

И снаружи. Чудовищное чрево планеты Навей угрожающе лилового цвета, переходящего в мрачную зелень, тянулось к десантному боту, к самому Ивану живыми мохнатыми щупальцами. Было их много, ужасающе много. Они вырывались из дыры-кратера и одновременно плыли меж беснующимися планетарными кольцами. Они ускользали из лап жестокой планеты, которая заключала в себе Дичайшее переплетение свёрнутых пространств и миров.

Шевелящиеся полипы чёрными влажными шарами-зрачками следили за беглецами.

Слепленная из живой пульсирующей плоти колоссальная труба-аорта сопротивлялась их движению, она пыталась заглотнуть бот, переварить его, загнать обратно в мохнатое лиловое чрево… Но ничто во Вселенной не могло остановить эту машину. Они вырывались из проклятого мира, они пробивали зримые и незримые барьеры Пристанища. Но там, внизу и внутри, оставались люди. Там оставалась Алена. И их нерожденный пока сын — он тоже оставался там.

Иван горько усмехнулся — доживет ли он до рождения своего сына?

Доживет ли он… до встречи с капсулой? Без неё, без возвратников не будет отката. — А значит, ничего больше не будет.

«Я вновь увижу Землю! — неожиданно сказал Первозург. — Не верится!

Сорок миллионов лет, о-о, как это много!» — Иван смотрел в край обшивки, который по его мыслеприказу превратился в зеркальную поверхность, и сам себе казался миллионолетним стариком: измождённый, высохший, не человек, а мумия, мутные старческие глаза, дряблая кожа в рыжих пятнах, истрепанная и полувыпавшая, седая как лунь борода, клочь оставшихся длинных волос. Пристанище погубило его. Он прожил в Пристанище всю свою жизнь. И теперь он бежит из него!

Капсула! Где же ты, капсула! Руки планеты Навей, эти разреженные беснующиеся протуберанцы тянулись за ними, хватали их, царапали своими когтями обшивку бота, соскальзывали… нет, взбесившиеся вурдалаки не могли теперь ничегошеньки с ними поделать! Они не имели выхода с Полигона, ставшего Черной Язвой Вселенной. Они были заключены в непостижимой планете Навей как джин в бутылке. И всё Чёрное Зло преисподней не могло им дать сил, ибо законы пространственных связей были сильнее и не открылся ещё Сквозной Канал из мира мертвых в мир живых. Бот стремительно ускользал из смертных Объятий Пристанища.

— Что ты станешь делать, когда мы придем на Землю? — спросил Иван у Первозурга. — Я готов тебе помогать, как ты помогал мне. И всё же…

«И всё же тебе не хотелось бы, чтоб я задерживался в твоем мозгу слишком долго?»

— Да! — упрямо ответил Иван.

Первозург промолчал. Чувствовалось, что ему нелегко в этой новой своей роли. Кто он теперь? Придаток? Ничто в чужой плоти? Вот так запросто превратиться, из властелина половины Пристанища в приживалу. Да, это непросто перенести.

«Я воплощусь в первое же существо, которое мы встретим, Иван», — сказал он после молчания.

— А захочет ли оно этого?

«Мы не будем его спрашивать, Иван!»

— Нет! На Земле другие законы. Ты слишком долго жил в Пристанище.

Ивана клонило в сон. Он был слаб, слишком слаб. Если бы не Первозург, он бы давно умер, ещё там в зале, на ступенях. Старец отдавал ему свои бесконечные силы. Старец умел жить. Он в основном и занимался этим все сорок миллионов лет странствия Пристанища в иных мирах. Он научился выживать в любых обстоятельствах воплощаться, перевоплощаться, выскальзывать из умирающего или уже умершего тела и впиваться в новое, въедаться в него, захватывать его — и жить! жить!! жить!!

«Хорошо, молодой человек! Я и впрямь темного забылся, не надо учить меня человечности. Я вселюсь в первое же тело, которое нельзя будет воскресить. Я вселюсь в труп И оживлю его своим присутствием. Я уйду из тебя. Но мы ведь будем помогать друг другу?»