Александр Казанцев - Том (4). Купол надежды

Глава шестая. Память сердца

Аэлита нашла нужную пластинку:

– О чем вы думали, Николай Алексеевич? У вас было такое выразительное лицо.

– Об Эдисоне, о великом изобретателе Эдисоне.

– Почему об Эдисоне?

– Помните, я приводил вам его слова: изобрести – это только два процента дела. Остальные девяносто восемь – реализация изобретения, доведение его до потребителя.

Аэлита сразу догадалась, о чем идет речь.

– Они не хотят налаживать производство?

– Сопротивляются. Не желают начинать новое дело. Инерция – наш лютый враг. Было время, когда комитет по изобретениям признавал, что лишь одна треть самых важных изобретений реализуется, а остальные лежат.

– Как же так лежат?

– Лежат, пока, как говорят сердитые критики, не приедут к нам из-за границы, там реализованные. А все оттого, что в самой основе производства и его старого планирования был заложен корень сопротивления новому.

– Корень зла?

– Представляете себе налаженное производство какого-нибудь изделия, освоенный технологический процесс? Ведь вы на заводе работали, знаете.

– Еще бы!

– Для выполнения плана мобилизованы все усилия коллектива, добивающегося премий, победы в соревновании. И вдруг появляется новая задача. Кто-то что-то изобрел, придумал «всем на беду». Надо ломать привычное, осваивать незнакомое, которое не сразу пойдет. Сорвется план, исчезнут премии. Кому же охота? Сами подумайте. Нонсенс!

– Но ведь это бездумно, близоруко! Честное слово! – возмутилась Аэлита.

– Близоруким удобнее рассматривать рубашку, которая ближе к телу.

– Но почему так было? А теперь?

– К этому приводил волюнтаризм непродуманного планирования, от которого ныне отказались. Решение передавать часть ожидаемой от новшества экономии в виде премии коллективу завода переломило былое отношение к новшествам. Производственники теперь в них заинтересованы.

– А у нас? Как же у нас? Как заинтересовать заводы? Может быть, предложить «мясникам» нашу баранину?

– Вот мне и посоветовали с нею прийти.

– Вот видите! Она у нас замечательная.

– Придем, придем. Лишь бы не разделили к тому времени министерство на два – где молоко и где мясо!

– Нет! Я уверена, что мы восторжествуем. Право-право!

– Это хорошо, что вы сказали «мы». Вы «настоящий парень», как говорят американцы. Таким парням и придется выполнять решение, которое, несомненно, будет принято вверху о создании «белкового резерва» в помощь сельскому хозяйству. Никто свертывать сельское хозяйство не собирается, но подстраховать его на случай предельных погодных трудностей стоит.

– Тогда позвольте одному из этих парней поставить пластинку.

Аэлита, стараясь скрыть смущение, бросилась к проигрывателю.

– Ах да! Я и забыл, что пообещал вам. Очень люблю этот этюд. Помните, мы с вами однажды слушали его в концерте, кажется, в Октябрьском зале или, может быть, в Малом зале консерватории.

– Нет, в зале имени Чайковского.

– Я знаю, что Скрябин не оставил после себя вокального наследства. И мне однажды захотелось написать слова, которые можно было бы спеть, Знаете, как поют третий этюд Шопена или «Грезы любви» Листа?

– Конечно, знаю.

– Вот я и написал. Только не судите строго. Пока что этого никто еще не пел.

– Если бы я умела петь! – непроизвольно воскликнула Аэлита.

– В вас и так все поет. Включайте музыку, я прочитаю вам, что написал там под настроение.

Заиграла музыка.

Память сердца – злая память.Миражами душу манит,В даль минувшую зоветПод вечный лед,Забвенья лед…

Так звучали прочитанные Николаем Алексеевичем под музыку Скрябина стихи. А заканчивались они словами:

В сердце ночь, в душе темно…Но ты со мной, всегда со мной!..

Музыка кончилась.

– Вот видите, – после долгого молчания сказала Аэлита. – Она всегда с вами… Всегда… – И отвернулась.

– Милая девочка, – начал Николай Алексеевич и осторожно коснулся плеча Аэлиты. – Я отражал настроение композитора, как его понимал, а вовсе не исповедовался.

– Нет, нет! Я поняла. Это «память сердца»! Я преклоняюсь…

– Жаль, что не угодил вам, милая Аэлита, да еще в день вашего рождения. Никогда ведь никому не читал стихов, а тут вдруг… – И он махнул рукой.

– Важно не то, что написано, а кем написано. В этом главное! Право-право!

И они посмотрели друг другу в глаза.

– Что же я сижу? Ведь к обеду приглашала! Я, честное слово, старалась приготовить для вас маленький «пир знатоков»! Я обожаю готовить! Во мне пропадает кулинар!

– Смотрите, припомню!

Аэлита упорхнула на кухню, где украдкой вытерла глаза.

Глава седьмая. На берегах Рейна

Могучий Рейн, воспетый Гейне. Широкий, спокойно-мрачный, с тяжелыми водяными морщинами, словно вздутыми глубинной скрытой силой. Теперь уже не плывет по нему завороженный песней рыбак в челне, а шумят, гудят, бурлят пароходы, буксиры, баржи, катера… даже мчатся водные лыжники.

Вечернее солнце протянуло по воде прерывистую золотистую дорожку. По обе ее стороны встают мыльно-пенные гребни волн и расплываются радужные нефтяные пятна.

Дорога ведет по берегу мимо маленьких городков. Готическая архитектура, острые черепичные крыши, аккуратные бюргерские домики, чистые мостовые, отмытые со стиральным порошком, ухоженные витрины магазинчиков – старательная копия столичных, – и безжалостно подстриженные, выстроенные по ранжиру деревья…

Так вот он какой, Рейн! И где-то здесь скала Лорелеи!.. Зачем, зачем завлекла сюда эта рейнская русалка волжского богатыря!..

Где он? Что он?

Аэлита наклонялась вперед, словно могла прибавить этим скорости мчавшему ее «мерседесу».

Все произошло так неожиданно. Еще не разгорелась над Рейном вечерняя заря, на фоне которой Лорелея расчесывала золотым гребнем золотые кудри, а Аэлита уже здесь. Еще утром она ничего не подозревала: отвела Алешу в ясли, пошла, как всегда, на работу. Но едва встала у своего вытяжного шкафа, как появился Геннадий Александрович Ревич, сверкнул золотом зубом и сказал, что ее вызывает в партком Нина Ивановна.

Окунева принимала там дела у бывшего секретаря парткома. Аэлита подумала о каком-нибудь поручении – Окунева продолжала заведовать лабораторией, – но Нина Ивановна сразу ошеломила ее:

– Николай Алексеевич при смерти. Надо выходить его. Лежит в одном из рейнских городков. Имей в виду, только тебе, Аэлита, можно лететь к нему.