Пол Андерсон - Психотехническая лига

— Бессер, а? У меня у самого были подозрения, помимо того, что мне рассказывали. Финансовая интеграция продвигалась довольно медленно с тех пор, как он занял этот пост. Не имеет значения. Нам нужно ударить по его организации. Что делать?

— Мне нужно больше данных. Сколько американских Братьев находятся в Штатах в подполье, чтобы с ними можно было связаться?

— Откуда мне знать? Все, что я могу, это попытаться удрать из страны. Я здесь только потому, что достаточно знаю об общей ситуации, чтобы от моих действий была польза, надеюсь.

— Ладно, думаю, что могу разыскать нескольких в Мексике и Южной Америке. У нас свои собственные каналы связи. И я могу воспользоваться закрытой дипломатической линией моего «отца», чтобы выйти на контакт с Фурье. Этот Лампи у тебя с собой, я полагаю?

Кристиан какое-то время посидел в угрюмой неподвижности. Потом сказал:

— Я могу только предложить — и это весьма скользкая догадка, — чтобы вы двое позволили захватить себя.

Мужчина вздохнул. Он вполне этого ожидал.

Нэйсмит осторожно повел флаер вниз как раз тогда, когда первый холодный свет восхода прокрался на небо. Он облетел на бреющем полете узкий уступ, где должен был приземлиться, развернулся и выпустил шасси. Когда оно коснулось поверхности, контакт был жестким, резким, так что зубы лязгнули. Он вырубил мотор и наступила тишина.

Если Дженни была настороже, то она сейчас держит его на мушке. Он открыл дверь и громко крикнул:

— Крокодилы зеленеют в Ирландии.

Потом шагнул наружу и огляделся.

Горы маячили неясными тенями. Рассвет лежал на их пиках, словно лепестки роз. Воздух был свеж и морозен, напоенный густым ароматом сосен, под ногами была роса, вспугнутые птицы кричали в небе. Далеко внизу под ним грохотала и бурлила река.

Розенберг одеревенело выкарабкался за ним и прислонился к флаеру. Земная гравитация изматывала его мускулы, он замерз, проголодался и жестоко устал, а эти люди, призраки его юности, не говорили ему, что это за тьма лежала над миром. Он вспомнил тонкий, горький марсианский восход, мрачную пустыню, пробуждающуюся к жизни моросью, и единственную скалу, выгравированную на фоне пустоты. Тоска по дому жила в нем постоянной болью.

Вот только — не помнил он, что Земля может быть такой прекрасной.

— Мартин! О, Мартин!

По тропе спускалась женщина, скользя на мокрой хвое. Ее черные, как вороново крыло, волосы облаком окружали храбро поднятую голову, а в глазах ее был свет, уже забытый Розенбергом.

— О, дорогой мой, ты вернулся!

Нэйсмит прижал ее к себе, жадно целуя. Еще одна минута, одна маленькая минута, прежде чем появится Лампи, разве это слишком много?

У него не было возможности оставить финна где-нибудь раньше. В Америке не было надежных укрытий, теперь, когда их разыскивали безопасники. Позднее могло не найтись надежного места встречи, а Лампи мог понадобиться. Ему пришлось приехать с ними.

Разумеется, финн мог остаться в маске и молчать все время, что он был в коттедже. Но Розенберга пришлось бы оставить там, это было лучшим укрытием для него. Старатель сохранит в секрете тот факт, что его доставили сюда двое идентичных мужчин, тут ему можно было доверять — а может быть, и нет. Он был проницателен; разговоры Дженни навели бы его на какие-нибудь подозрения об истинном положении вещей, и он легко мог бы решить, что она стала жертвой подлого трюка, и что следует предоставить ей факты. Потом могло случиться все, что угодно.

О, с некоторыми предосторожностями Нэйсмит мог бы, вероятно, еще какое-то время скрывать от девушки свою истинную природу. Розенберг вполне мог бы держать рот на замке по его просьбе. Но больше не было никакого смысла в сокрытии от нее фактов — она не будет захвачена бандой прежде, чем они захватят самого ооновца. В любом случае, следовало ей рассказать, раньше или позже. Мужчина, которого она считала своим мужем, возможно, собирался на смерть, и ей, пожалуй, было бы лучше особо не думать о нем и не испытывать никаких страхов и никаких сожалений на его счет. Хватит с нее одной смерти.

Он положил ладони на ее тонкие плечи и чуть отодвинулся назад, глядя ей в глаза. Его собственные глаза сощурились. Как это должно быть ей знакомо. Они были неестественно яркими в сиянии рассвета. Когда он заговорил, это был почти шепот.

— Дженни, милая, я принес плохие новости.

Нэйсмит почувствовал, как Дженни застыла под его руками, увидел напрягшееся лицо и услышал легкий свист втягиваемого воздуха. Вокруг ее глаз были черные круги, она не могла толком спать, пока его не было.

— Это дело абсолютно секретное, — продолжил он, безжизненным голосом. — Никто, повторяю, никто не должен об этом слышать. Но у тебя есть право на правду.

— Продолжай. — Голос ее был на грани хрипоты. — Я могу это выдержать.

— Я не Мартин Доннер, — сказал он. — Твой муж мертв.

Дженни стояла неподвижно еще одно биение сердца, а потом резко высвободилась. Одну руку она поднесла ко рту. Другая была приподнята, словно для того, чтобы оттолкнуть его.

— Мне пришлось притвориться, чтобы забрать тебя без какого-либо шума, — продолжал он, глядя в землю. — Враг бы пытал тебя, может быть. Или убил бы тебя и Джимми. Я не знаю.

За спиной Нэйсмита вырос Юхо Лампи. На лице его было сочувствие. Дженни отступила назад, онемев.

— Тебе придется остаться здесь, — мрачно сказал Нэйсмит. — Это единственное безопасное место. Вот мистер Розенберг, которого я оставляю с тобой. Даю тебе гарантию, что он совершенно неповинен в том, что было сделано. Я никому из вас не могу сказать больше ничего.

Он сделал длинный шаг к ней. Она стояла на месте, не двигаясь. Когда Нэйсмит взял ее ладони в свои, они были холодными.

— Если не считать того, что я люблю тебя, — прошептал он.

Потом, развернувшись, он оказался лицом к лицу с Лампи.

— Мы почистимся и позавтракаем здесь, — сказал Нэйсмит. — После этого отправимся.

Дженни не последовала за ними в дом. Джимми, проснувшись от поднятого ими шума, был рад возвращению своего отца (Лампи снова надел маску), но Нэйсмит уделил ему до разочарования мало внимания. Он сказал Розенбергу, что троим из них следует оставаться здесь, сколько возможно, прежде чем отправляться к деревне, но есть надежда, что оттуда вышлют за ними лодку через несколько дней.

Лицо Дженни было холодным и бескровным, когда Нэйсмит и Лампи пошли обратно к машине. Когда она улетела, Дженни расплакалась. Розенберг хотел было уйти и дать ей разобраться с этим самой, но она слепо ухватилась за него, и он утешил ее, насколько смог.