Денис Бурмистров - Равновесие Парето

На воротах аккуратными прописными буквами было выведено: «Кладбище. Крематорий. Котельная № 3». Я на секунду остановился, переводя дух, оглянулся на пройденный путь. Давненько ты на такие расстояния не ходил, Игорь Витальевич, давненько. Ноги гудят, во рту пересохло. Ботинки по приезду домой придется выбросить, поистоптал я офисные «натуральные кожаные, остроносые».

Я несколько раз вдохнул-выдохнул и вошел-таки на погост.

Территория и впрямь оказалась небольшой. Широкий подъезд бетонки пересекал кладбище, как бы разделяя его на две части, заканчивалась у крыльца приземистого одноэтажного здания из красного кирпича с более высокой пристройкой. Из крыши этой пристройки как раз и торчала черная труба. Само же здание фасадом упиралось в противоположную сторону забора.

А по обе стороны дороги находились холмики могил. Над одними, и таких было большинство, высились узкие пирамиды со звездами на шпиле, над другими возвышались кресты. Было и несколько с мусульманских полумесяцев, но совсем чуть. Могил я навскидку насчитал от силы сотню, не больше.

Я сошел с дороги, побрел вдоль первого ряда. Нужно посмотреть по годам захоронений, понять, где более свежие могилы.

Несмотря на кажущееся на первый взгляд запустенье, кладбище было ухоженным. Дорожки чисто подметены, низенькие оградки выкрашены в черный цвет. Ни одного покосившегося надгробия или заброшенной могилы. Нет ни вычурных памятников с помпезными надписями, ни кричащих мавзолеев с дорогой лепниной или иной внешней шелухи, встречаемой в некрополях возле больших городов. Нет того внешнего пафоса который, по сути, ни умершему, ни его родственникам уже не нужен. На этом кладбище все аккуратно, скромно и достойно.

Мимо проплывали даты и лица со старых фото в овальных рамках. Незнакомые люди, неизвестные судьбы. Первые покорители этого каменного котла? Первые шахтеры? Как бы там ни было, Денис лежит не здесь, числа на надгробиях указывали на середину семидесятых годов.

Я свернул на соседнюю дорожку, пошел в обратную сторону. 74-й, 76-й, 79-й, 81-й, 82-й… Все не то, все могилы слишком старые. Может, с другой стороны дороги стоит поискать?

— Вам помочь, молодой человек? — окликнул меня скрипучий голос.

Я поднял голову и оглянулся.

На дороге, недалеко от крыльца, стоял старик. Седой, возрастом даже старше Степанова, он опирался на вычурную трость с набалдашником в виде кабаньей головы. Под распахнутым на груди серым ватником виднелся бледно-синий выцветший свитер. На ногах были не виданные мною с детства рейтузы «три пузыря» и тапки-вьетнамки.

Вид старик имел самый заинтересованный.

— Доброго дня, — кивнул я ему, приближаясь. — Вы здесь работаете?

— Смотритель кладбища с 1985 года, — нараспев ответил старик и театрально кивнул. — Гвизда Рай Терентьевич, к вашим услугам. С кем имею?

— Эмм, — я даже растерялся от такого тона беседы. — Ермаков Игорь.

— А я вас, позвольте, не знаю, — старик ткнул в мою сторону тростью, — Приезжий?

— Приезжий, — согласился я. Ох, странный народец остался в Славинске. Все нормальные уже уехали, что ли?

— Вот ведь, — старик вновь упер трость в землю, пожевал губы. — Думал, не приезжают к нам более с Большой Земли. Как шахты иссякли, так и приезжие закончились. Зато все стали уезжающими и отбывающими.

— А как же спасатели?

— А они не к нам, — отмахнулся смотритель. — Они по своим делам. А вас, позволю спросить, что привело в Славинск?

— Да вот, — я обвел рукой кладбище. — Друга ищу. Он жил тут, работал. Погиб.

— Прискорбно, — старик сокрушенно склонил голову. — Давно?

— Примерно пару месяцев назад.

— Ну так вы не там ищете! Пойдемте.

Старик повернулся, поднялся по ступенькам и открыл передо мной дверь.

9

Бронзовые таблички крепились прямо поверх неглубоких ниш. Часть этих ниш, еще пустые, темнели маленькими квадратами на соседней стене. Эта стена напомнила мне черные провалы окон домов Славинска, такие же безжизненные и пустые. Ждущие, когда их заполнят.

На табличках единообразными печатными буквами выгравированы имена и даты рождения-смерти. И почти напротив моего лица, чуть выше, красноватая пластина с именем Дениса. Последнее пристанище друга, маленькое окошко в стене крематория.

Я протягиваю руку, касаюсь пальцами букв. Чувствую острую фактуру краев, шероховатость выемок. Чувствую, как холодный металл буквально вытягивает тепло из пальцев.

В моей душе философская умиротворенность. Нет ни горечи, ни тоски. И это меня раздражает, немного злит. Хотелось по-иному, чтобы душу скрутило, чтобы прочувствовал утрату. Но вместо этого мимолетная грусть от запоздалой встречи со старым другом. И легкость в груди, с нее наконец-то свалился камень вины. Даже какая-то уютная радость, словно Денис простил меня за мое прошлое пренебрежение, за мою меркантильность.

Может статься, что я все себе надумал. Может быть, я просто сам оправдал себя, придя на могилу. Как бы там ни было, мне стало лучше.

Жаль, Денис, с тобой это уже не обсудить.

Я склонил голову, прикрыл глаза. С удивлением обнаружил на своей щеке слезу. Что ж, теперь можно. Вот и я поставил точку в наших с тобой, Денис, отношениях. И могу сказать лишь одно — жаль, но с твоим уходом еще одним хорошим человеком на этой планете стало меньше.

— Мы хоронить в земле перестали в конце восьмидесятых, — сказал смотритель кладбища, раскрывая большую амбарную книгу. — Во-первых, места мало, а во-вторых, извините, нормы санитарной безопасности. Слишком уж рядом у нас все. В те годы как раз вот этот квартальчик построили по соседству, почти впритык. Тогда и вынесли на собрании план крематория.

Мы сидели в небольшой каморке, прямо возле входной двери. Подобные помещения в различных организациях обычно отдают на откуп вахтерам. Тесное, маленькое, с одним окном. Из мебели лишь потертый стол, несколько высоких шкафов с картотеками да три казенных стула. Правда все чистенькое, аккуратно расставленное, нет ни крошек, ни подтеков чая, как обычно бывает. Я сразу вспомнил закуток Степанова в диспетчерской — здесь полная противоположность.

— Кварталу нужна была отопительная котельная с большими газовыми горелками, — сказал Рай Терентьевич. — Трубы от горелок отвели в отдельное помещение и сделали печь для кремации. Были, конечно, и те, кто было заикнулись об этической норме данного решения. Ведь не можем же мы и дома греть, и трупы сжигать на одном огне? На что главный инженер, земля ему пухом, отвечал постоянно: «Огню без разницы зачем гореть, огонь просто горит». Поэтично, не правда ли?