Дети Морайбе - Паоло Бачигалупи
Станут ли за ним следить люди Собакотраха – неясно, поэтому Хок Сен не торопится, зная, что и они, и парни Чаня-хохотуна где-то поблизости – приглядывают, незаметным оцеплением идут вокруг по переулкам, все глубже погружаясь в трущобы.
Наконец он видит широко улыбающегося Чаня.
– Тебя отпустили!
Старик протягивает ему деньги:
– Ты хорошо поработал. Хотя он и знал о твоих ребятах. – Потом вручает еще один рулончик банкнот. – Вот, откупись от него.
Чань-хохотун радостно смотрит на предложенное богатство:
– Тут в два раза больше, чем я должен. Даже Собакотрах зовет нас поработать, если не хочет рисковать сам и вывозить сою-про с Ко-Ангрита.
– Бери, бери.
Чань-хохотун пожимает плечами и сует деньги в карман:
– Ну, спасибо за щедрость. Очень кстати, тем более что якорные площадки накрылись.
Хок Сен, уже готовый идти дальше, замирает и переспрашивает:
– Что ты сказал про якорные площадки?
– Их закрыли. Прошлой ночью белые кители устроили налет, и теперь там все опечатали.
– А опечатали-то зачем?
– Не знаю. Говорят, их спалили дотла и там теперь один пепел.
Хок Сен, больше ни о чем не спрашивая, срывается с места и бежит так быстро, как только позволяют старческие ноги, кляня себя последними словами за то, что был дураком, не держал нос по ветру, разрешил себе не просто выживать, а желать большего.
Всякий раз, когда он строит планы на будущее, что-то идет не так. Стоит чуть распрямить спину, как мир тут же наваливается всем своим весом и прижимает к земле.
На Тханон-Сукхумвит он подбегает к газетчику, начинает нервно перебирать газеты, печатные листки, буклеты с удачными комбинациями для азартных игр и предсказаниями имен чемпионов по муай-таю.
Хок Сен рывком листает страницы – и чем дальше смотрит, тем сильнее приходит в ярость.
Во всех до единой газетах он видит улыбающееся лицо Джайди Роджанасукчаи, неподкупного Бангкокского тигра.
7
– Смотри! Я теперь знаменитый!
Джайди пристраивает печатный листок со своей фотографией к лицу и ухмыляется Канье. Та не отвечает на улыбку, и он ставит газету назад на стойку, сплошь забитую его изображениями.
– Ну да, ну да, не очень похож. Наверное, журналисты подкупили кого-нибудь из отдела кадров. Тут я моложе, – грустно вздыхает Джайди.
Канья по-прежнему молчит, угрюмо уставившись на воды клонга. Целый день они ловили контрабандистов, перевозящих вверх по реке продукты «Пур-калорий» и «Агрогена», мотались под парусом по всему устью, а Джайди так и не смог унять ликование по поводу своих фото в газетах.
Главной их добычей стал парусник, стоявший на якоре прямо у доков. Якобы индийское торговое судно, державшее курс на Бали, оказалось под завязку набитым ананасами, устойчивыми к цибискозу. До чего отрадно было слушать, как начпорта и капитан наперебой придумывали оправдания, пока белые кители засыпали груз щелоком, стерилизуя и делая его непригодным в пищу. Вся прибыль от контрабанды насмарку.
Джайди листает другие газеты, прикрепленные к стенду, и в «Бангкок морнинг пост» находит еще один свой снимок: он, тогда еще участник боев по муай-таю, хохочет после очередного поединка на Лумпини.
– Вот эта ребятам понравится.
Потом читает статью: министр Аккарат кипит от злости, а в министерстве торговли Джайди называют вандалом. Удивительно, что не предателем или террористом. Такая сдержанность только подчеркивает их бессилие.
Не сдержав улыбки, он показывает страницу Канье:
– А хорошо мы их зацепили.
Та по-прежнему и ухом не ведет.
Чтобы не замечать ее дурного настроения, нужна некоторая привычка. Поначалу он думал, что Канья просто глупа, – это вечно бесстрастное выражение лица, это полное безразличие к шуткам. Казалось, у нее начисто отсутствует тот орган, который, как глаза на свет или нос на запахи, должен реагировать хотя бы на самый очевидный повод для санука.
– Пора назад в министерство, – говорит она и смотрит на снующие по клонгу суда – ищет новую цель.
Джайди отдает газетчику деньги. В этот момент мимо проплывает речное такси.
Канья делает знак рукой – судно подходит ближе. Маховое колесо протяжно гудит от накопленной энергии, кильватерные волны плещут о набережную. Половину корабля занимают огромные пружины. Богатые китайцы – чаочжоуские бизнесмены – теснятся на крытом носу, как утки, которых везут на забой.
Канья с Джайди запрыгивают на бортик снаружи пассажирской палубы. Девочка, которая продает билеты, берет у спустившегося следом человека тридцать батов, а двух белых кителей даже не замечает. Как и они – ее. Джайди, схватившись за леер, подставляет ветру лицо. Такси отчаливает и полным ходом идет в центр города, лавируя между весельными плоскодонками и лонгтейлами[40]. Мимо мелькают кварталы лавочек и ветхих домишек с развешенными на солнце яркими пятнами саронгов, пасинов и кофт, женщины окунают в бурую воду клонга длинные черные волосы.
Судно резко сбрасывает обороты. Канья вытягивает шею:
– В чем дело?
Прямо по курсу, перегородив почти весь канал, лежит дерево. Около единственного узкого прохода теснятся лодки.
– Бодхи[41]. – Джайди смотрит по сторонам, запоминая ориентиры. – Надо будет монахам сказать, – кроме них, убирать его никто не станет и на дрова, чтобы не накликать беду, не возьмет, хотя топлива не хватает.
Их речное такси стоит, покачиваясь на волнах, среди целой флотилии суденышек, которые пытаются пролезть в узкую протоку между берегом и кроной священного дерева.
Джайди, нетерпеливо кашлянув, достает значок министерства и кричит:
– Дорогу, друзья! Государственное дело! Дорогу!
При виде символа власти и белоснежной формы рулевые торопливо отводят свои плоскодонки в сторону. Человек, ведущий такси, бросает на Джайди признательный взгляд, запускает пружины и направляет корабль прямо в гущу лодок.
Оказавшись у голых ветвей, пассажиры в знак почтения отвешивают рухнувшему стволу глубокие поклоны: складывают ладони и касаются ими лба – делают ваи.
Так же поступает и Джайди, потом протягивает руку – пальцы скользят по испещренной мелкими отверстиями коре; если ее снять, вскроется тончайшая сеть червоточин – причина, по которой дерево погибло. Бодхи, священное бо, – под таким Будда достиг просветления. Люди не смогли спасти этот вид, – как они ни старались, не выжил ни один сорт фикуса, бежевый жучок одолел все до единого. Когда ученые опустили руки, в ход пошли крайние, отчаянные методы – жертвоприношения и молитвы Пхра Себ Накхасатхиену, но все было тщетно.
Словно прочитав его мысли, Канья произносит негромко:
– Не
