Елена Федина - Завещание Малого Льва

— Я твой брат, — напомнил он, — видел бы дед Ричард, чем его внуки занимаются…

— А кто сказал, что это нельзя?!

— Ассоль… я твой брат. И у меня есть жена. Ты же об этом знала.

— Да ты ее не любишь!

— Ошибаешься, Ассоль. Я ее люблю.

— Не любишь, неправда! Ты ее и видеть не хотел! Это папа вас свел, чтобы Сию подразнить. Вот и всё! Я же слышала!

— Что ж, скажи спасибо папе.

Он и хотел бы быть мягче, да с ней не получалось.

— Льюис! — визгнула она у него за спиной.

— Прошу тебя, Цыпленок…

Он снова обернулся. Она сидела голая на кровати, так и не разобранной, со смятым покрывалом, такая несчастная, такая всклокоченная, такая потерянная и такая всё еще желанная, что ноги сами повернули к ней. Он сделал шаг и через силу остановился.

— Не мучь меня, Ассоль. Всё равно же ничего у нас не получится.

— Это с ней у вас ничего не получится, — всхлипнула Ассоль, — потому что она тоже тебя не любит. Все уж заметили! Прячетесь друг от друга… она Кондора любит.

— Что ты болтаешь?

— Она с ним всегда, а не с тобой.

— Что с того, — хмуро проговорил Льюис.

— Ничего! — выкрикнула Ассоль, — думаешь, ты один такой красавец и Прыгун? Кондор тоже хорош и доктор к тому же. Только их вместе и вижу. Ты-то тут при чем?

— Прекрати, Ассоль. Ты ничего в этом не понимаешь. Скирни бы врать не стала.

— Да она тебе благодарна как собака, за то, что ты ее вытащил с Оринеи! Она тебе всю жизнь врать будет. И ты, дурак, считаешь, что ты ей что-то должен. Вот и вся ваша любовь!

— А у нас, по-твоему, что? — усмехнулся он с горечью, он ей не поверил, но от одного предположения просто деревенел, — у нас с тобой что?

Она заморгала удивленными глазками, не в силах определить, что же это такое между ними было.

— Ты прости меня, Ассоль. Конечно, я не просто так, ты мне нравишься, но больше этого не повторится.

Похоже, она ему тоже не поверила, такой упрямый и не смирившийся у нее был взгляд.

Льюис вышел в коридор, разумеется, забыв про бутылки. Прошло не больше часа, а казалось, что целая вечность. Наступила новая эпоха. Он зашел сюда нормальным, а вышел извращенцем: переспал со своей сестрой, почти ребенком, и сделал несчастными сразу двух женщин: и ее, и свою жену.

Потом он подумал, что надо бы еще выпить, что не такой уж эта Ассоль и ребенок и не родная ему сестра, а двоюродная, где-то даже такие браки допускаются. И не он первый изменяет своей жене, которая к тому же его и не любит. В общем, он решил не думать об этом и жить дальше.

— Лале! — завалился он к царю в покои, его лично охрана пускала беспрепятственно, — Лале, ивринги хотят выпить!

— По-моему, это ты хочешь выпить, — услышал он знакомый голос сбоку, — а ивринги тебя обыскались.

В кресле сидел отец. А сам Лафред-Леций возился у камина.

Уже так стемнело, что пламя огня стало ярче полыхающего шеорского заката.

— Папа?! Ты каким ветром?

— Счастливым, — улыбнулся Ольгерд, — застегнись и причешись. Тебя в комнате ждет твоя жена.

— Скирни?!

— Соскучилась. Пришлось отложить пару совещаний, но я не жалею. До чего у вас тут красиво!

— Да, дядя Ол, — кивнул Лале, — рурги — такие мастера! А какие у них книги… если мы не спасем эту планету, то надо хотя бы эвакуировать культурные ценности.

Льюису было уже не до спасения планеты и не до дурацких опусов, которые рурги царапали на деревянных табличках, он в них ничего не понимал. Он стоял в полном шоке оттого, что Скирни здесь. Здесь и сейчас! Ну, и чувствительность у нее! Наверное, она все-таки его любит. А он — просто невоздержанная скотина, примитивная, как все мужики. Она ждала его шестнадцать лет, а он не в состоянии потерпеть год-другой, пока она не вылечится.

— Надо хоть цветов нарвать, — пробормотал он.

— Да она тебе и без цветов будет рада, — засмеялся отец.

— Спасибо, папа.

Он всё-таки спустился в сад, оборвал осенние хризантемы у себя же под окнами и с совершенно виноватым видом открыл свою дверь. В душе был такой кавардак, что и не рассказать никому. Он сжимал стебли цветов, а ему всё еще казалось, что это гибкое, тоненькое тело Ассоль. Она как будто пришла вместе с ним.

Скирни стояла у окна и тоже не могла оторваться от красот Хааха на закате. Черный термостат откровенно облегал ее высокую, чисто-женскую фигуру с большой грудью и широкими бедрами, но при этом в ней было гораздо меньше призывной порочности, чем у худой девчонки, в ней вообще ее не было. Она была ангелом, добрым, праведным и прекрасным. Черные волосы волнисто падали на черный ворот куртки, и глаза были черными, и кожа — смуглой, при этом она была светлым ангелом, так он ее воспринимал.

Минут пять они просто молча обнимались. Он как будто пил из родника. Вокруг нее было как-то чисто. Чисто и легко. Именно поэтому он готов был терпеть ради нее всё, он вообще согласен был жить без секса, лишь бы припадать к этому роднику и растворяться в нем.

— Льюис, прости меня. Ты обиделся, да?

— Я?!

— Я знаю, ты обиделся. Но я так переживала за этого ребенка… так нельзя. Я совсем про тебя забыла. Ты же мой любимый?

— Надеюсь, что я.

— А мужчины тоже как дети. Пожалуйста, не сердись.

— Да что ты, Скирни, — ему вообще хотелось провалиться сквозь землю, — а с кем ты его оставила, этого ребенка?

— С Кондором.

— С кем?!

— Из него хорошая нянька получается.

— Да, вы прямо идеальная пара!

— Идеальных пар не бывает, — Скирни сказала это как-то грустно и посмотрела на него своими детскими черными глазками в ободках коротких ресниц, — поцелуй меня, Льюис.

Он даже поцеловать ее не мог, как будто губы были грязными. Хотя очень, конечно, хотел.

— Я так пьян, Скирни.

— Ну и что?

— От меня несет как из бочки. Мы отмечали завершение этапа. Коньяк глотали кружками.

— Надо же, — не обижаясь, улыбнулась она, — твои ивринги — тоже пьяницы?

— Да нет, просто я за них всё и выпил.

Она погладила его по плечам.

— Тебе плохо, да? Ты все-таки обиделся.