Грег Иган - Лестница Шильда, роман

Он глядел в небеса. Те выцвели, побледнели. Когда началось Замедление, стояло лето. Он и забыл, как скоротечны зимние деньки.

Мариама спросила:

― Кто-нибудь из твоих знакомых вообще слышал про Эрдаля?

― Нет.

Она фыркнула, но снизошла до объяснений.

― Он, скорее всего, живет на другой стороне планеты.

― И что? Тебе бы хотелось, чтоб одна сторона Замедлилась, а другая — нет?

Все на Тураеве хоть как-то, а контачили. Пока Эрдаль странствовал, остальной мир дожидался его. Или так, или никак: в противном случае общество разлетелось бы на тысячу осколков.

Мариама обернулась, посмотрела на него.

― Но ты отдаешь себе отчет, зачем они так поступают, не так ли?

Вопрос был риторический. Люди всегда находят скрытые мотивировки. Чикайя всегда с пониманием выслушивал речи таких разоблачителей.

Он дернулся, подделываясь под нетерпеливого ребенка, и воскликнул с притворным волнением:

― Нет! Расскажи мне!

Мариама ядовито посмотрела на него, но не позволила себя сбить с колеи.

― Вина. Мы затянули себя в корсет из космических струн.[47] И ты думаешь, что бедняжка Эрдаль осмелится не вернуться домой, зная, что девять миллионов человек затаили дыхание?

Чикайя понимал, что лучше не пытаться оспорить это утверждение напрямую. Он ответил:

― А что плохого в Медленности? Она никому не вредит.

Мариама прямо-таки плевалась ядом.

― Пока остальные цивилизованные миры развиваются и эволюционируют во что-то иное, мы ничего не делаем и никуда не движемся. Сидим на месте. Мы навесили на себя десять тысяч гирь.

― Но многие миры практикуют Замедление.

― Только не цивилизованные!

Чикайя смолчал. Солнце еще не успело закатиться, а в небе прямо над его головой уже загорелась бледная звездочка.

― Так что, ты однажды уйдешь? Для своего же блага? — спросил он.

У него что-то сжалось в груди и горле. Странное, никогда прежде не испытанное ощущение. Он еще ни с кем не терял синхронизацию. И даже не мог себе представить, на что это может быть похоже, такое вот разделение. Между ними ляжет пропасть, через которую не перекинешь моста.

― Нет.

Он удивленно поглядел на нее.

Она пояснила:

― Я хочу пробудить к жизни всю планету. Менее масштабное деяние отдавало бы излишним эгоизмом, согласен?

Механизмы энергостанции были надежно защищены от внешних воздействий и обладали достаточным уровнем интеллекта, чтобы при необходимости перейти к активной обороне, а заодно защитить и посетителей. Здесь ни к чему было возводить высокие ограды и навешивать на двери тяжелые замки. Чикайе припомнилось, что в последний раз, когда он навещал это место, тут все деловито шумело, но в состоянии Замедления поток городских отходов усох до едва слышного ручейка. Энергия добывалась изо всяческого мусора в ферментативном электрохимическом процессе, точную природу которого ему еще рано было узнавать. К счастью, некоторая доля ее все-таки рассеивалась в виде тепла, и его оказалось достаточно, чтобы в здании можно было продержаться ночью. Мариама свила себе гнездышко из одеял прямо в системе охлаждения: отсюда трубы вели к теплообменникам на крыше.

Чикайя с сомнением принюхался к воздуху, но не уловил привычной для таких мест вони, то ли потому, что здесь просто было меньше стоков, чем обычно, то ли еще и оттого, что их разбавляли протекшие неизменными через поля оросительные воды. Запах тут был, какой-то странный, будто от вареных растений, но его он мог переносить.

Мариама запаслась консервами в саморазогревающихся банках, вроде тех, что люди брали с собой, уходя странствовать в нетронутые мерзлые земли Юга. Она, должно быть, долго собирала их, чтобы не привлекать излишнего внимания. Она протянула ему одну из банок. Нажатие на язычок запускало разогрев.

― Как долго ты к этому готовилась? — поинтересовался он.

― Чуть больше года.

― Тогда я еще и знать не знал, что Эрдаль собирается в путешествие.

― Я тоже. Но мне просто хотелось подготовиться заранее, когда бы это ни началось.

Чикайю ее слова изрядно впечатлили и даже немножко напугали. Одно дело — смотреть, как солнце и звезды проходят по небу и думать: а что, если бы и я мог двигаться так же быстро? — и совсем другое планировать выход из Замедления еще до его начала. Это требовало кардинально отличного хода мысли.

― А чем ты занималась перед тем, как прийти ко мне в дом?

Она пожала плечами.

― Да так, ничем особенным. Осваивалась. Шныряла кругом. Я осторожничала, чтобы ненароком не насторожить дронов.

У Чикайи аж лицо вытянулось, когда он услышал эту небрежно-презрительную реплику, но он тут же задумался, а стоит ли вообще уделять внимание ее непрестанным попыткам его спровоцировать. Расчеты повергали его в полубезумное состояние. Ему хотелось, чтоб они были вместе, но он не питал особых иллюзий: не ее это стиль. И он не хотел, чтобы она как-то изменилась. Стала другой.

Он открыл банку и сгорбился над едой, не будучи уверен, что лицо его не выдаст.

Поев, они выключили лампу и забрались под одеяло, тесно прижавшись друг к другу. Чикайя сперва был весьма застенчив, будто ровное спокойное сияние, которым ему представлялось тепло ее тела, могло внезапно превратиться во что-то грозное и опалить его. Он понимал, впрочем, что физического секса у них быть не может. Эта жесткая гарантия понемногу перестала его изводить, но исчезнуть в одночасье досада не могла.

Мариама задумчиво проговорила:

― Двух недель недостаточно. Надо, чтобы ты вышел из своей комнаты подросшим как минимум на сантиметр. Этого хватит, чтобы вселить в твоих родителей смутное беспокойство, причину которого они не смогут себе уяснить…

― Да спи ты уже.

― Или выучил что-нибудь, чего не знал прежде. Порази их своей эрудицией.

― Не надо надо мной подтрунивать.