Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (сборник)

– Не подумай чего, – сказала она, устраиваясь на диване и закуривая.

– Я ничего и не думаю, – честно признался Тимофеев, расправляя на протянутых руках сверкающее полотно акватина. Однако не удержался и спросил: – Как оно там, в невестах?

– Нормально, – заверила Тося. – Попробуй сам – узнаешь. Но ближе к делу. Все знают, что Димка меня любит. Он от меня буквально облезает.

– Пожалуй, – после размышления согласился Тимофеев.

– Но какой-то процент риска остается. Сам понимаешь: восточный темперамент, широта души… Короче! Я хочу, чтобы в день свадьбы батоно Камикадзе не мог думать ни о ком, кроме меня. Ты это можешь, – она откинулась на спинку дивана и задымила в потолок, совершенно уверенная в своей правоте.

– Ох и деспот же ты, – в сердцах сказал Тимофеев.

– Пусть, – не возражала Тося. – Но хотя бы в этот день я могу иметь исключительное право на внимание собственного жениха?

И она ушла, едва не столкнувшись в дверях с Леликом Сегалом, младшим научным сотрудником университетского вычислительного центра, который даже не углядел ее, так он спешил к Тимофееву.

– Витяй! – провозгласил он с порога. – Я тебя никогда ни о чем не просил!

– Просил, – справедливо заметил Тимофеев, погруженный в раздумья.

– Не в этом суть, – напирал Лелик. – Я слышал, ты тут матерьяльчик придумал из воды… – с этими словами он извлек из полиэтиленового кулька с изображением взбесившегося ковбоя на печальном мустанге бутылку витиеватых форм. – Вот, фирменное виски «Уайт хе-о-орз».

– Чего-чего?!

– По-русски значит «Белая лошадь». Ничего не пожалею, все тебе отдам, но сотвори мне тряпочку из фирменного продукта. Это же будут такие дела, что у всех вокруг облицовка потрескается!

– Вы что – подрядились нынче облезать да трескаться?! – попробовал возмутиться Тимофеев.

Но Лелик уже исчез, а «Белая лошадь» задержалась.

Последним пришел правильный мужик, староста курса Николай Фомин. Он молча продвинулся на середину комнаты, сел на табурет, разглядывая всполошенного Тимофеева умными, спокойными глазами.

– Так, – зловеще проговорил Тимофеев. – А тебе что из чего сотворить?

– Мне? – слегка поразился Фомин.

– Разве ты не хочешь, чтобы все вокруг поголовно облезли?

– Ни к чему это, – рассудительно произнес Фомин. – А ты что кипятишься? Брось, не стоит… – Он равнодушно скользнул взглядом по шеренге эмалированных ведер, в которых с плеском доходил сияющий акватин.

– Неужели тебе не нужен костюм из невиданного материала? – недоверчиво спросил Тимофеев.

– Так у меня же есть, – пожал плечами Фомин. – Кримпленовый, почти как новый. Не до тряпок сейчас, – промолвил он, посуровев. – Империализм в Южной Америке вон что творит…

Тимофеев с тихой радостью смотрел на друга, оттаивая душой.

Незадолго до торжественного события в комнатке Тимофеева собрались все, кому предстояло на себе испытать его новое изобретение. Было очень тесно. Тимофеев, затиснутый в угол с ведрами, походил на древнего алхимика, раздающего родным и близким философские камни.

– Согласно пожеланиям жениха, – сказал он нотариальным голосом, – невесте вручается отрез белого акватина с целью срочного пошива из него подвенечного платья. Материал содержит особые антиникотинные присадки, способные вызвать его разрушение в случае употребления вышеназванной невестой табачных изделий в период ношения упомянутого платья.

– Это что же? – возмутилась Тося. – Испарится он, что ли?

– Нет, – строго ответил Тимофеев и прибавил к этому непонятное и потому особенно страшное разъяснение: – Вернется в исходное состояние.

Потрясенная Тося на время притихла.

– Согласно пожеланиям невесты, – вершил свой суд Тимофеев, – жениху вручается отрез черного акватина, содержащий присадки, которые стабилизируют материал лишь при наличии полной концентрации внимания упомянутого жениха на вышеназванной невесте.

– Вах! – сказал Дима сокрушенно. – Что же мне – глаза завязать?!

– Гостю свадебного торжества товарищу Сегалу вручается отрез акватина кордовой фактуры…

– А в него что присажено? – уныло осведомился Лелик.

– Данный материал саморазрушится в случае превышения его носителем разумной для его организма дозы горячительных напитков.

– Убийца! – заорал Лелик. – Губитель фирменного продукта! Откуда ты знаешь, какая доза для меня разумна?!

– Это все знают, – неумолимо пресек его протесты Тимофеев. – Как только начнешь ржать по поводу и без повода – значит, назюзьгался.

– Добро, – подал голос молчавший доселе Фомин. – А я здесь при чем?

– Ты проходишь по делу как свидетель со стороны жениха, – сообщил Тимофеев. – Тебе выделяется отрез темно-синего акватина в широкую полоску для пошива соответствующего костюма. По долгу свидетеля тебе надлежит веселиться и заражать своим весельем окружающих. Нам же известна твоя склонность к самоуглублению и серьезности. Поэтому твой акватин разрушится, если при звуках танцевальной музыки ты будешь находиться в неподвижном состоянии…

Наступила продолжительная пауза, внезапно сменившаяся всеобщим взрывом.

– Ну уж нет! – хором вскричали Тося, Дима и Лелик.

– Баловство, – сурово произнес Фомин.

И лишь девушка Света, которой с ее бирюзовым в бриллиантовых переливах материалом ничто не угрожало, восхищенно спросила:

– Как тебе все это удалось, Витенька?

– Секрет производства, – порозовел от удовольствия Тимофеев.

На самом же деле вряд ли смог бы он внятно объяснить, какими лабиринтами блуждала его творческая интуиция в поисках этих невероятных присадок к обычной воде. Впрочем, чтобы реализовать весь диапазон действия легированного акватина, оказалось достаточным перебрать содержимое одной лишь полки с бытовой химией в близлежащем магазине хозтоваров.

– Возьмешь, – жестко сказала Тося, глядя в глаза вулканизирующему Диме.

– Возьму, – с натугой согласился тот. – Но и ты!..

– И я, – печально промолвила Тося, закуривая и отгоняя ладошкой дым от мирно лежащего у нее на коленях алмазно-белого отреза.

Что касается Лелика, то он сразу принял решение поломаться, но взять. Потому что ни у кого в городе и области не было такой роскошной кордовой ткани, напоминавшей кожу необъезженного мустанга. Тем более что ни сам Лелик, ни его знакомые в жизни еще не видели ни одного мустанга.

Тимофееву же было просто радостно. Во-первых, от того, что удалось достичь желаемого результата и удовлетворить всех. А во-вторых, теперь он мог с чувством исполненного долга возобновить поиски могилы Атея.

И пришел этот день, которого ждали все, независимо от тех помыслов и надежд, что они связывали с ним. Такие дни всегда становятся событием для окружающих. В данном же случае событие предвиделось особенно значительное: это была первая свадьба между сокурсниками в преддверии распределения, и многим хотелось увидеть, как это делается.