Юрий Никитин - Земля наша велика и обильна...

Кобец скривился.

– Народ привык ходить строем, вот и жаждет указаний свыше. Сейчас свобода, иди куда хочу, а человеку спокойнее, когда его ведут. Он боится идти сам! А в толпе… пусть даже в стаде, ему надежнее. А когда стадо большое, оно становится стаей, это еще лучше. Нет, я бы на вашем месте избавился бы от ненадежного человека. А потом надо будет заняться и Бронштейном. Это ж куда годится: еврей в РНИ! Нас же на смех поднимут!

Я хотел напомнить, что не поднимают же, но с другой стороны – кто нас замечает? Вся наша партия не крупнее тех сотен и тысяч обществ, движений, партий, что плодятся, как мухи по весне, тысячами мрут и снова возрождаются уже в других телах.

– Бронштейн самую муторную работу тянет, – возразил я. – Какое отношение имеет его бухгалтерия к идеологии?

– Не скажите, – ответил Кобец сурово. – Не скажите, Борис Борисович! Теперь финансы – сердце современного мира. Нельзя, чтобы еврей держал в руках эти нити. Или хотя бы даже прикасался. Пора поставить вопрос о выводе Бронштейна сперва из Бюро, потом вообще из Президиума.

– Повод?

– Повод найдем, – пообещал Кобец. – Повод есть на каждого.

Редакторская двумя этажами ниже, в противоположном конце здания, это имела в виду Юлия, когда заметила, что Лысенко необходим, когда нужно скрыться от Седых. Ехидничает, подумал я. Раньше работала тихая, как мышка. То ли осмелела, то ли просто освоилась. Или уже после поездки в ресторан перестала смотреть на меня, как на великого и ужасного.

Подходя к редакторской, услышал раздраженные голоса. Судя по реву, Лысенко рвет и мечет, чувствуется, довели человека. Я не стал прислушиваться, дверь подалась без скрипа, открывая большую, заставленную мебелью комнату. На столах, кроме неизменных компьютеров, у кого их теперь нет, еще и кучи допотопных бумаг в пухлых, донельзя старых папках, это тоже понятно, редакция газеты – место обитания творческих личностей, а творческие не могут не засрать все бумажками.

Перед столом главного редактора с опущенной головой Гвоздев, верстальщик, а сам Лысенко, хоть и с другой стороны широкого стола, возвышается над Гвоздевым во весь рост, громадный, свирепый, как медведь гризли над бобром. Остальные сотрудники редакции, Светлана и Володя Крылан, лишь пригибают головы над столами, дабы не задела молния.

Я с порога поинтересовался мирно:

– Не помешал?.. Дима, ты так нашего верстальщика глухим сделаешь!

Гвоздев посмотрел с надеждой, а Лысенко прорычал люто:

– Да я ему башку оторву! Посмотрите, что он читает, что читает!

Гвоздев сгорбился сильнее, теперь я заметил, что он прячет за спиной книжку.

– И что же читает? – осведомился я с интересом.

Лысенко рыкнул:

– Гвоздь, не прячь!

Гвоздев протянул мне книгу, в глазах виноватость, я взял с некоторой брезгливостью, обычный ширпотреб, рассчитанный на старших школьников: таинственный рыцарь, замки и принцессы, клады, драконы, колдуны, борьба Добра и Зла, светлых Богов и Темных, светлые побеждают, все поют.

– Мог бы и получше найти, – сказал я с неодобрением. – С другой стороны, чего раскричался? Не порнуха, не извращения какие-нибудь… Не сатанизм, а все за Добро… За Добро?

Гвоздев вздрогнул, часто-часто закивал.

– Вот видишь, – сказал я Лысенко, – все-таки за Добро.

Лысенко прорычал еще злее:

– Борис Борисович, вы не врубаетесь, что ли? Он же читает западную книгу! Какой же, на хрен, патриот читает про западных героев? Есть же книги о наших русских богатырях, о наших героях, что побивали змеев, черномырд… тьфу, черномордов, тугаринов, соловьев-разбойников… Одного Кощея сто раз били и жизни лишали!

Я спросил безнадежно:

– А в самом деле, Володя, почему не читаешь про наших богатырей? Там тоже колдуны. И даже водяные… и другая нечисть.

Гвоздев вздохнул, помялся, переступил с ноги на ногу. Губы его зашевелились, я ничего не услышал, а Лысенко рявкнул:

– Говори громче!

– Уже читал, – промямлил Гвоздев, но глаза бегали, даже я ощутил, что привирает. Либо начинал и бросил, либо вообще не начинал. – Мало у нас книг про наше славное прош­лое…

– Это еще не дает тебе права… – загремел Лысенко.

Я остановил его взмахом, спросил у Гвоздева: 

– А это почему читаешь?

– Интересно, – ответил Гвоздев честно. Он сглотнул, пояснил чуть тише: – Нечисти намного больше, она всякая, разная. Да и рыцари интереснее, чем… ну, чем наши. И колдунов больше. Там эти… маги, а у нас их нет. Вовсе нет.

Лысенко задохнулся от гнева. Я отдал ему книжку, вышел, а следом в коридор хитренько выскользнула Светлана, за ней просочился и взъерошенный Крылан, явно сделал вид, что я их вызвал по крайне важному делу. Даже из-за плотно притворенной толстой и массивной, как в Сбербанке, двери слышен был грохочущий голос Лысенко.

– Уф, – выдохнула Светлана, – бедный Володька!

– Поделом, – буркнул я, – хотя, конечно, соблазн велик… А вы все – люди. Как среди кусков мяса выбираем самое сочное и без жил, так и среди книг покупаем самые читаемые.

– Володька не один, – согласился Крылан невесело. – Все, говоря о необходимости подъема интереса к нашему великому прошлому, все же читаем про рыцарей короля Артура! Что делать, их эпос намного лучше…

Светлана перебила рассерженно:

– Лучше?

– Я сказал, лучше и детальнее разработан. С тобой, Светлана, хорошо только дерьмо вместе есть, так как вперед всегда забегаешь! В артуровском цикле образы ярче, к тому же десятки авторов постоянно работают только над эпосом о том же короле и его рыцарях Круглого стола. В год не меньше пяти-шести новых романов, о короле Артуре фильмы, мультики, пьесы, баймы… А что у нас? Да ничего.

Она сказала язвительно:

– Нет читательского спроса, нет и предложений. Народ наш предпочитает читать о каменных замках и рыцарях, чем о деревянных крепостях и половцах, не так ли?

Крылан заметил:

– Да и разработан западный эпос, как я уже говорил, лучше. Гораздо легче строгать о рыцарях, чем о половцах. Скажи слово «рыцарь», и каждый видит перед собой этого рыцаря, пояснять не надо. А что такое печенег или половец – объяснять долго, да еще и рисовать образы, придумывать ситуации. А там только переставляй кубики с рыцарями, королями, фе­ями, орками, гоблинами… О чем задумались, Борис Борисович?

Я тряхнул головой, в самом деле глубоко задумался, сказал с виноватой улыбкой:

– Да так… Если уж в цитадели русского национализма зачитываются иностранными книгами, то мы в самом деле в глубокой заднице. Вот для чего я тебя позвал, Светлана… Или это ты сама почувствовала? Хитрая ты. Ну ладно, чувствительная. Я имею в виду – как сотрудник, как боевой товарищ, ни на что другое не намекаю, не улыбайся хитренько! Надо менять что-то в газете. Слишком много лозунгов и прямых призывов, это уже не газета, а постоянно действующая агитка. Привлеки литераторов, карикатуристов! Смени формат.