Галина Гончарова - Средневековая история. Цена счастья

– Я бы не пощадил, – признал Эдоард.

Ивельены об этом догадывались. И понимали, что долго тайну хранить все равно не удастся. Тем более что третий ребенок, больная девочка, была как две капли воды похожа на свою бабку. Не на Эдоарда, нет. А именно на Имоджин. Любой, кто видел предыдущую королеву, сразу узнал бы королевскую кровь.

Ивельены приняли предложение Авестера, и Лоран начал готовиться. Амалии была преподнесена другая версия. Ее сын должен занять трон отца, разве нет?

Разумеется – да!

– Она все равно знала…

– Да, ваше величество.

Почему покушались на Джерисона? На Лилиан?

А все просто. Если Амалия – дочь Эдоарда, то Джерисон – его сын. Старший. И плевать, что он бастард. На минутку – он дядю любит. Хотя и не знает, что дядя – его родной отец. А талант полководца у него есть. Лорану и даром смута в королевстве не нужна была. Хватит и того, что наверняка будет. Есть же люди, верные королю, есть у них свои отряды… а кто-то посчитает, что его права на трон тверже, чем у Ивельенов. И начнется свистопляска.

Как известно, захватить власть – полбеды. А вот удержать ее…

Над этим Лоран Ивельен и работал. Вербовал сторонников, подкупал, интриговал…

Денег не хватало капитально. Леонард хоть и король, но жадина тот еще. А для переворота нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги.

Поэтому решили постараться убрать сначала Лилю с Мирандой, а потом Джерисона. Для поправки семейных дел.

Если Джерисон умрет первым, то Лиля с Мирандой отправится к отцу. И выцарапать оттуда малявку будет сложно и долго. И шумно. А последнее было самым худшим для Ивельенов.

Если же сначала умирают Лиля и Миранда, а потом Джерисон, то деньги его и дела отходят – кому бы вы думали? Родной и любимой сестре. И завещание есть. Последняя воля.

Поэтому покусились на графа Джерисона Иртона аккурат после письма Лилиан, что она и Миранда при смерти. Да-да, госпожа графиня ввела в заблуждение своих врагов, так что они были в шоке, когда Лиля появилась в столице. Ну и началось…

Эдоард слушал и мрачнел. А уж когда дело дошло до перечисления…

Трудился Лоран Ивельен, аки хомяк в летнюю пору. И тащил к себе в нору всех и вся. На данный момент его поддерживало примерно человек тридцать из не самого высокого дворянства. Но и не самого низкого. Не безземельные лэйры, нет…

Честь?

Но ведь законное право на престол у Джеса-младшего.

А вот заявки об инцесте и о том, что Амалия и Эдмон – единокровные брат и сестра… не предусматривалось оглашения такого. Никто и подумать не мог.

Главным вопросом было: что делать с готовыми к смуте дворянами?

Когда Ивельенов уничтожат…

– Их еще не?..

– Лорана и Питера.

– Почему не всех?

Эдоард смотрел так, что Ганцу стало страшно.

Перед ним был Король.

Больной ли, здоровый, добрый, злой… сейчас это был правитель, для которого главным было государство. Ивельены этому государству угрожали – и закономерно Эдоард собирался ликвидировать угрозу. Что странного?

Ах, это его дочь и внуки?

Это, простите, не странно. Это – страшно. Когда милый и добрый в общем-то человек вынужден уничтожить тех, кого любит. И выбора тут нет. Иначе…

Безумная война, гражданская война, там жизни грош цена и смерти грош цена…

Легко кричать о добре и зле. А если меньшее зло? Если твоей болью будет оплачена не одна тысяча сбереженных жизней?

Как легко судить, когда за тобой никто не стоит.

Как страшно знать, что за твое решение отдадут свои жизни десятки тысяч людей…

В серых глазах мелькнула искра понимания.

– Казнить. Немедленно.

И все же Ганц еще колебался.

– Может быть, пощадить детей…

– Я пощадил близнецов. Остальные же…

– Другое государство, монастырь… заточение…

– Авестер, побег… нет. Выполняй.

Ганц кивнул:

– Слушаюсь, ваше величество.

И подумал, что в принципе дети Ивельенов ничем не отличаются от мальчишек и девчонок из его «Тримейн-отряда». Которые мерзли и мокли, рисковали жизнью, голодали и воровали… просто одни родились на помойке, а другие – в семье герцога. Но если погибают первые, то почему нельзя погибнуть вторым?

Грех?

Альдонай простит, Мальдоная не осудит.

Страшный грех.

– Ваше величество, – выпрямился Ганц. – Я должен сообщить вам страшное известие. Семья герцога Ивельена, получив известие о покушении на графиню Иртон, решила съездить к ней. Выразить соболезнования и заодно показать больную девочку докторусу-хангану. К сожалению, по дороге лошади чего-то испугались и понесли. Карета упала с обрыва – и никого спасти не удалось, кроме двух близнецов, которые чудом остались в живых.

– И которых заберет к себе графиня Иртон.

– Ваше величество?

– Не я же…

Эдоарду странным образом стало чуть легче.

– Далее я предлагаю объявить, что вашему величеству стало плохо от этих известий. И вы слегли в постель. После чего я потихоньку переловлю оставшихся…

– Покушение возможно?

– Да, я предполагаю.

– А мне лежать и ждать убийц?

– О нет, ваше величество. Вы светловолосый и сероглазый, у вас хорошее телосложение… и у меня есть идея. Благо в королевских покоях должны быть тайные ходы…

Идею Эдоард выслушал. И одобрил. Все равно надо было переловить всех заговорщиков. Лучше – раньше. Из Стоунбага лишнего слова не вырвется, от королевских представителей и вирман тоже – понимают, чем рискуют.

Но длительность сохранения тайны обратно пропорциональна количеству посвященных в нее людей. А потому – надо бить в ближайшее время. Или дать заговорщикам ударить – и схватить их на месте преступления.

Чего уж проще.

Лиля, если бы ее кто-то посвятил в этот план, сказала бы, что он не нов в истории. И в ее мире такое проделывал некто Иван Грозный, благополучно передавивший всех заговорщиков и померший своей смертью.

Эдоард смотрел на дверь, которая закрылась за Ганцем.

Было ему тошно? Еще как.

И чудились в полутьме комнаты синие глаза Джессимин.

Как ты можешь быть таким жестоким, мой золотой принц?

Могу, моя королева. Могу, мое ясное солнышко. Я приговорил к смерти свою дочь и внуков, да. Но ведь не я начал первым. Я невиновен в смерти Эдмона, видит Альдонай. Но Амалия решила мстить… и ладно бы мне!

Увы, любой король – прежде всего король, а потом уже человек. И грязные, кровавые, жестокие решения – это прерогатива короля, который будет принимать их, чтобы через тысячу лет какой-нибудь сопляк сказал: «Ужасная жестокость!» И ни секунды не задумался, что появился на свет благодаря такому вот Эдоарду, который не только принимал страшные решения, но и не стеснялся их исполнять.