Деграданс (СИ) - Калугин Алексей Александрович
«А вдруг он заманивает его?»
Домский улыбнулся. Потом подмигнул ведущему:
«Хочет взять в заложники самого Христа? Согласитесь, не банальное желание».
И вдруг стер улыбку с лица, строго уставился с экрана на предполагаемых телезрителей:
«Наш ведущий, кажется, намекает на то, что Виктор Шивцов человек не совсем нормальный?»
«Нет, нет, – запротестовал ведущий. – Я такого не говорил!»
«Но намекали… – Домский резко подался вперед. – Я вам так скажу. Виктор Шивцов вовсе не сумасшедший. А если сумасшедший, то не больше, чем вы или я. И знаете, почему? – Он еще сильнее подался вперед и подмигнул: – Да потому, что психически нормальный человек не смог бы выжить в том безумном мире, который нас окружает. Мы все сумасшедшие. Только не всякому достает ума понять это. Считанные единицы приходят к правильным выводам. Так что, отбросьте предвзятость. Пошевелите мозгами! Что делает в художественной галерее Виктор Шивцов? Да выворачивает наизнанку привычную нам действительность! Как нашкодивших кошек, тычет нас носами в грязную, вонючую изнанку, которую мы не замечаем или не хотим замечать. Скучно, попуасы! Вы думайте, думайте! Что означает само это требование Виктора Шивцова организовать ему встречу с Христом? Должны же вы отдавать отчет в том, что Виктор Шивцов не настолько глуп, чтобы верить в подобное физически, и он не настолько прост, чтобы подать свои слова как иронию. Так что, при чем тут захват заложников? Забудьте! Речь не о том. Виктор Шивцов помогает нам понять то, что Христос тоже самообман. Хватит связывать себе руки! С именем Христа можно умирать… Но можно и убивать! Теперь в этом нет тайны. Видите эти инсталляции, выполненные Виктором Шивцовым?»
На экране:
…наклонившаяся мумия с бледными выпущенными кишками…
…у ног мумии покосившееся безвольное тело убитого…
…безумные глаза Ксюши…
«Вы назвали это инсталляцией?»
«Неужели мы впустую говорим с вами?»
«Ну ладно… – ведущий покачал головой. – Если даже так… Допустим на секунду, что это так… Но в таком случае… Что может символизировать подобная инсталляция? Может быть… смерть?»
«Ну, в какой-то степени. Но даже не в большой. Пока даже не очень тепло. Вы думайте, думайте, – строго потребовал Домский. – Искусство Виктора Шивцова очень открыто, все выполнено замечательным художником с высокой степенью доверительности! Вот же прямо перед вами три существа, уже почти и не принадлежащих нашему миру. Я не знаю, что именно имел в виду господин фон Хагенс, создавая свои странные композиции, но я чувствую, я вижу ту священную каплю, которую русский трэш-реалист Виктор Шивцов добавил в уже созданное немцем, сразу превратив бессмысленные бездуховные мумии в некую Святую Троицу. Смотрите! Смотрите! Эти кишки, как пуповина… Смотрите, как безучастны немецкие мумии к еще теплому телу, только что выброшенному из мира живых…»
«Но как вас понимать? Перед нами результаты насилия!»
Домский наклонил голову. Он даже прикрыл глаза ладонью.
«А почему, скажите мне, все эти люди пришли на выставку фон Хагенса?»
«Какая разница? Пришли и пришли. Так у них получилось. Могли пойти и на Шилова, и в ресторан».
«О нет! Случайных людей на таких выставках не бывает. Каждый пришел в галерею „У Фабиана Григорьевича по какой-то своей совершенно определенной причине. Не удивлюсь, если их привел туда запах смерти. Понимаете, о чем я?“
«Честно говоря, не очень».
Домский недовольно поджал губы.
«Хорошо, упрощу свою мысль. Отвечу на свой же вопрос, поскольку вы не хотите работать мозгами. Каждый из тех, кто приходит на выставку фон Хагенса… – он сделал выразительную паузу, – является потенциальным самоубийцей».
«Вы полагаете?» – изумленно протянул ведущий.
«Уверен! Других толкований просто не может быть. Разве мы не живем постоянно с этой сладкой мыслью уйти, наконец, из этого мира, оставить юдоль скорби? Просто далеко не всем хватает смелости воплотить свою мысль в жизнь».
«Но почему вы так думаете?»
«Да потому, что только нам, людям, дано осознавать свою ужасную смертность. На нас постоянно воздействуют самые жестокие обстоятельства. Рано или поздно каждый из нас оказывается в ситуации, когда приходится спрашивать себя: а какой смысл тянуть? не пора ли? какой смысл и дальше надеяться? – когда один-единственный выстрел или глоток яда может решить проблемы. И, заметьте, – торжествующе блеснул глазами Домский, – это может быть прямо не связано с откровенно неразрешимыми проблемами или с некоей неизлечимой болезнью. За желанием шагнуть за грань может скрываться всего лишь самое обыкновенное человеческое любопытство. Да, да! Неужели вам, например, никогда не хотелось узнать, что там, на той стороне?»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})«Может, и хотелось, но я никогда не думал о самоубийстве».
«Это же одно и то же! – воскликнул с укором Домский. – Вам нравится то, что делает Шивцов?»
«Право, не знаю…»
«Ответьте, как можете».
«Ну, в свете ваших объяснений… Может, мне и интересны некоторые идеи, вкладываемые Виктором Шивцовым в его деятельность… Если конечно, это можно назвать деятельностью… – ведущий чуть ли не с испугом обернулся на зеленоватое изображение мумий и мертвого, прислоненного к ней человека. – Но я не могу счесть приемлемыми его методы…»
«Да почему?»
«Да потому что он… он работает… с живыми людьми!».
«А разве другие этого не делают? Разве политики не используют живых людей исключительно в своих корыстных целях? Разве генералы не посылают миллионы солдат на верную смерть, выстраивая чудовищные инсталляции под Аустерлицем, под Ватерлоо, под Сталинградом? Но что-то я не слышал, чтобы Наполеона, Веллингтона или маршала Жукова называли просто убийцами. Сталин, Рузвельт, Мао…»
«Они действовали, исходя из государственных интересов».
«Тот же довод приводили на Нюренбергском процессе адвокаты нацистских преступников».
«Хорошо, не буду с вами спорить».
«Это правильно. Не спорьте».
«Но еще один вопрос».
«Пожалуйста».
«Вы что, правда считаете, что цель, поставленная Виктором Шивцовым, оправдывает его действия?»
«Не пойму, о чем вы?»
«Как о чем? Виктор Шивцов убил двух заложников».
«Опомнитесь! Тьфу на вас! Что вы такое говорите, он не убивал никого!»
«Как это не убивал? Я сам видел. Миллионы телезрителей видели эти убийства».
«Не будьте обывателем. Вы работаете с многомиллионной аудиторией. Больше гражданского мужества! Вам посчастливилось увидеть не убийства, а редчайший акт творчества! Повторяю, не низкий акт банального убийства удалось вам увидеть, а акт творчества. Гениальный трэш-реалист Виктор Шивцов открыл новую изобразительную форму. Он нашел новый сложный и неподатливый и в то же время весьма гибкий материал. Он нашел способ максимально драматизировать перформансы. Он заставил нас не только сопереживать происходящему, но и работать мозгами! Где же тут состав преступления?»
«Боюсь, правоохранительные органы смотрят на происходящее иначе».
«И правильно. На то они и правоохранительные органы, – усмехнулся Домский, – чтобы выискивать преступление даже там, где его нет. Работа такая… – Домский широко улыбнулся. – Я это говорю в том смысле, что мне лично не приходилось встречать ни одного работника правоохранительных органов, который бы понимал что-нибудь в современном искусстве».
35
КАЛИНИН
19,51. Пятница
«…дамы и господа…»
Лицо Калинина сияло.
«…художник-концептуалист, мастер трэш-реализма…»
На экране появлялся хмурый Шивцов, но его занимали другие мысли.
«…готов ответить на ваши вопросы…»
Пауза необходима. Калинин выключил телефон.
Дурак тот, кто думает, что работа журналиста – легкий хлеб. Работа журналиста – это, прежде всего, постоянное напряжение. Острое нервное напряжение. В процессе сложного интервью выматываешься так, будто кирпичи грузил. Да еще обстановка соответствует не всегда. Ну, в самом деле… Калинин с отвращением оглядел сбившихся в кучки заложников… Никто уже не следит ни за одеждой, ни за внешним видом… Того и гляди, взбунтуются…
