Альфред Бестер - Тигр. Тигр!

— Я теперь умею ходить, — сказал Джеймс.

— Разумеется. Разумеется. И столкните его в воду. Кхе-кхе. И передайте мои нижайшие извинения кряквам, которым может не понравиться наше вторжение. Я, мой дорогой мальчик, возьму на себя смелость сказать от имени всех здесь собравшихся, что мы будем рады приветствовать тебя как полноправного члена нашей общины. Это огромная честь иметь среди нас представителя вашего вица. Я ни на секунду не сомневаюсь, что мой неоценимый друг Профессор полностью со мной согласится.

— Он мой лучший ученик, — признался скупой на похвалу Белый Крыс. — Но чтобы быть уверенным, что он когда-нибудь поступит в Раттере, с ним еще надо работать и работать.

— Ох, Джемми, ты снова свалился в пруд.

— Да, — сказал скромный герой.

Эта ночь прошла для Джеймса беспокойно. Он не переставал скорбеть об убитом Джордже, и в мозгу у него никак не укладывалось полное отрицание скаутмастером собак. Ведь сам он их любил, как любил и всех живых существ.

— Есть хорошие собаки, и есть плохие собаки, — убеждал он сам себя. — И мы не должны судить о хороших по плохим. Сеньор Кролик мог, конечно же, ошибаться, но, с другой стороны, как может ошибаться скаутмастер?

Это все вопрос категорического императива. Хорошие поступки ведут к хорошим результатам. Плохие поступки ведут к плохим результатам. Но могут ли хорошие поступки вести к плохим результатам или плохие к хорошим? Мой отец смог бы ответить на этот вопрос, но черти бы меня драли, если я спрошу его на его языке. Он не желает говорить на нашем.

Тут его начали раздражать глухие вскрики летучих мышей. Голоса животных значительно выше потону, чем человеческие, и то, что кажется человеческому уху тонким писком летучей мыши, представляется уху, привыкшему к голосам животных, чем-то вроде гудения басовой струны. В этом одна из причин, почему люди не умеют общаться с животными.

Джеймс подошел к окну.

— Хорошо, хорошо! — крикнул он. — Вламывайся, если так уж приспичило.

Один из мышей притрепыхал к жалюзи и повис на них.

— Чего это ты, старик, вроде как не в себе? — пророкотал он, — Какая тебя муха укусила?

— Ты не мог бы хоть чуть-чуть потише? Хочешь весь дом разбудить?

— А они нас не слышат.

— Я-то тебя прекрасно слышу.

— Не понимаю, как это выходит? Редко кто из людей может нас слышать.

— Не знаю уж, но я могу, а вы развели тут такой тарарам, что мне и не уснуть.

— Прости, старик, но иначе мы просто не можем.

— Почему?

— Ну, во-первых, мы ночной народ, это ты знаешь?

— Да, а во-вторых?

— А во-вторых, мы плохо видим.

— Крот Кроу тоже ничего не видит, но он же не орет диким голосом.

— Да, но ты учти, старик, что Кроу работает под землей. Ему не надо беспокоиться о деревьях, сараях и всякой такой белиберде. А мы не можем себе позволить во что-нибудь врезаться. УГА[140] тут же пришлет комиссию, и кто-нибудь непременно потеряет лицензию.

— Но шум-то здесь этот при чем?

— Это наш сонар.

— А что такое сонар?

— Радар-то ты знаешь?

— Да.

— Сонар это такой звуковой радар. Ты кричишь, слушаешь эхо и точно знаешь, где что находится.

— Просто при помощи эха?

— Ну наконец-то дошло. Может, хочешь и сам попробовать? Давай. Только подожди, чтобы без жульничества. Закрой глаза и не подсматривай. А теперь делай сонар.

— А что я должен кричать?

— Все, что угодно.

— Уихакен! — заорал Джеймс, мыш болезненно сморщился.

— Я слышал три эха, — доложил Джеймс.

— И какие же они были?

— Уихакен.

— Это большой сарай.

— Вихакен.

— Коптильня.

— Уихаке.

— А это толстый дуб. Ты быстро учишься, старина. Потренируйся, и все получится. Нам-то это не помешает. Никто из нас не использует названия городов, кроме одного тронутого с юга, который все время кричит «Карлсбад».

А потом Джеймс влюбился. Это была сумасшедшая, всепоглощающая страсть к наименее подходящему для любви объекту. Исполняя предсмертную волю Джорджа Сурка, он пошел на тот треугольник попросить свинью Полу уважать установленные границы — и влюбился в нее с первого взгляда. Пола была то ли белая с черными пятнами, то ли черная с белыми (польско-китайская порода) и очень толстая. И все же Джеймс обожал ее, что привело в отчаяние всю Большую красную школу.

— Щенячья любовь, — фыркнул Профессор.

— Прямо иллюстрация для старого анекдота: «У моей жены глаза задумчивые-задумчивые», — заметил один из забавников.

— О браке не может быть и речи, — сказал Сеньор Кролик. — Она в два раза его старше.

— И в три раза толще.

— Крра! Крра! Крра!

— Если он осмелится привести эту женщину сюда, — наперебой заговорили дебютантки, — мы вообще не будем с ним разговаривать.

В сарае появился мечтательно-задумчивый Джеймс.

— Я готов к биологическому семинару, — отрапортовал он, явно думая о чем-то другом.

— Сегодня математика, — сухо сообщил Профессор.

— Да, Пола.

— Я Профессор.

— Извините, сэр.

— Для начала мы освежим двоичную арифметику. Надеюсь, все вы еще помните, что десятичная система использует за основу десятку. Мы считаем от одного до десяти, от десяти до двадцати, от двадцати до тридцати и так далее. Двоичная система использует только ноль и единицу. Ноль это ноль. Один это один, а два уже десять. Три это одиннадцать. Четыре это сто. А сколько будет пять, Джеймс?

— Сто и Пола.

— Урок закончен, все вы свободны.

А затем Джеймс начал пропускать уроки.

— Мы собирались копать в одном месте, — доложил Крот Кроу, — но он так и не появился.

— Он пропустил занятие по ораторскому искусству, — пожаловался Джек Джонсон.

— Этот мальчишка метит прямиком во второгодники.

— Вы заметили, что он начал причесываться? — спросила одна из дебютанток.

— Да бросьте вы к нему цепляться! — воскликнул его преосвященство, — Если у мальчишки засвербило в паху, это еще не значит…

— Этот мальчик морально чист, — сурово прервал его скаут-мастер.

— Тут нельзя все упрощать, — заметил Профессор.

— Здесь дело в эмоциях, а мозг никогда не ладит с мозжечком.

Ситуация разрешилась самым неожиданным манером однажды вечером, когда тщательно причесанный Джеймс притащил своей любимой очередную охапку яблок. Пола их быстренько сожрала, а тем временем Джеймс сидел и любовно за ней наблюдал. Видимо, Пола была тем вечером как-то особенно голодна, потому что, когда Джеймс попытался ее обнять, она начала жрать уже его. Джеймс вырвал руку у нее изо рта и в ужасе отпрянул.