Юрий Брайдер - Гвоздь в башке. Враг за Гималаями. За веру, царя и социалистическое отечество

– Кто там опять? – весьма недружелюбно осведомилась узница, немецкий акцент которой с годами не пропал, а, наоборот, даже усилился, став каким-то утрированным, почти нарочитым.

– Гости к вам, Екатерина Алексеевна. Из Санкт-Петербурга по срочному делу, – вежливо доложил Барков.

– С петлей или с кинжалом? – похоже, что присутствия духа императрица отнюдь не утратила.

– С добрыми вестями.

– Мор на моих супостатов напал? Али они друг дружке глотки перегрызли?

– Не совсем так. Но вы, смею надеяться, разочарованы не будете.

– Входи, ежели не врешь. Я нынче не запираюсь. Меня не то что короны, а даже крючка дверного лишили.

В каюте, имевшей одно крохотное оконце, горел масляный фонарь, забранный в решетку. Екатерина, укрывшись шалью, полулежала на диванчике, коротком и узком, как и все здесь.

А ведь прежде она на этот кургузый диванчик и присесть не смогла бы. Бывали случаи, когда при посещении древних монастырей для императрицы проламывали в стене особый вход. Знать, заключение хоть в чем-то пошло ей на пользу – пуда полтора из привычных восьми пропало.

На полу лежала внушительная груда книг, переплетенных в красный сафьян, – энциклопедия Дени Дидро, преподнесенная императрице самим автором. У изголовья стояла трость, размерами весьма напоминавшая петровскую – ту самую, которой великий реформатор лечил своих нерадивых питомцев от корыстолюбия, самодурства, пьянства и прочих хворей, так свойственных российской администрации.

– Кто же ты такой, сударь, будешь? – Екатерина приставила к глазам лорнетку. – Вроде бы мне твоя особа не знакома.

– Не имел чести быть представлен вам прежде, – как всякому воспитанному кавалеру, Баркову полагалось стоять перед венценосной особой навытяжку, но, пытаясь сохранить равновесие, он все время выделывал ногами какие-то замысловатые коленца, отдаленно напоминавшие гопак. – Зовут меня Иван Семенович Барков. Происхожу из духовного звания. Некоторое время подвизался в академической канцелярии.

– Ладно уж, присядь, – сжалилась Екатерина. – Не тот ли ты Барков, который срамные вирши сочинял? Они еще потом по рукам среди праздной публики ходили и даже в девичьи спаленки попадали.

– Отрекаться не смею. Хотя не все, что приписывается мне молвой, является таковым на самом деле.

– Хотела я тебя за покушение на общественную нравственность в крепость заточить, да ты куда-то пропал. Сказывали, что помер от водки.

– Я, матушка, по свету странствовал.

– На чей счет?

– Пииту в просвещенных государствах все двери открыты. А мне ведь много не надо. Кусок калача да стакан винца.

– Кому теперь служишь?

– Высшей справедливости.

– И как же ты сию высшую справедливость изволишь понимать?

– Про то вам месье Дидро куда более доходчиво поведает. – Барков кивнул на сафьяновые тома.

– Ко мне зачем пожаловал? – Екатерина вновь прибегла к услугам лорнетки. – Добрых людей сюда не принято допускать.

– Скажу прямо, что свидания с вами я добился обманным путем, выдав себя за другую персону. Опять же, придерживаясь сугубой откровенности, сообщаю, что ни в коем разе не являюсь сторонником форм правления, употреблявшихся вами, а тем паче не отношусь к вашим приверженцам. Однако уже упоминавшаяся здесь высшая справедливость требует восстановления прежнего порядка вещей, сиречь самодержавия, достойной представительницей которого вы успели зарекомендовать себя.

– Хитро говоришь, Иван Семенович. Не иначе как академическая муштра сказывается. Затемнять суть вещей – любимое тамошнее занятие. Посему говори без околичностей – чего от меня хочешь?

– Хочу вернуть вас, матушка, на трон. Короче не скажешь.

– Благодарить наперед не буду. Я не статс-дама, к реверансам не приучена… А не есть ли это очередная уловка недоброжелателей моих? Открыто казнить меня не решаются, а тут вдруг такая оказия подвернулась. Сбежала императрица из-под стражи, да и сгинула неведомо где. Сама, значит, виновата. Бог наказал. И на узурпаторах нынешних царской крови нетути. Складно получается?

Ощущалось, что русскому языку Екатерина обучалась не столько у профессоров изящной словесности Штелина и Бецкого, сколько у простого, как медный пятак, Гришки Орлова, да у любимой своей приживалки Марии Саввишны Перекусихиной.

– Вам не откажешь в прозорливости, матушка, – ответил Барков. – Такое развитие событий вовсе не исключено. Ну, а с другой стороны – на что вам остается надеяться? Кто бы в конечном итоге ни пришел к власти – бунтовщик Пугачев или республиканец Радищев, – ваша участь предрешена. Так уж повелось у нас на Руси, что храм новой власти строится на костях и крови старой. Сами-то вы тоже не мошкой безвинной на трон вспорхнули.

– Стоит ли об этом вспоминать нынче? – Екатерина ожесточила голос. – Хватит и того, что тень моего убиенного супруга реет над Кремлем.

Облаченная в пышный батистовый чепец и ночной капот, Екатерина весьма напоминала иллюстрацию к сказке о Красной Шапочке. Только не ту, где прихворнувшая бабушка дожидается в кроватке внучку, а другую, где коварный волк-людоед уже напялил на себя наряд съеденной старушки.

– Простите великодушно. – Барков приложил руку к груди. – К слову пришлось… Но однажды вы уже рискнули, поставив свою судьбу на весьма сомнительную карту. И выиграли. Рискните еще разок.

– Ты сам-то в картишки балуешься? – поинтересовалась Екатерина, исподлобья глядя на Баркова.

– А чем же еще заниматься в академической канцелярии? Почитай, полдня за вистом проводили. Руку набил.

– Тогда ответь мне как бывалый игрок. Риск два раза подряд удается? Я не про копеечный риск говорю, а когда на банк все твое состояние поставлено.

– Кому как. Есть счастливчики, особо отмеченные фортуной. Они и по пять раз подряд банк срывают… Но сейчас, прошу заметить, ход будут делать совсем другие люди. Вы в этой игре всего лишь козырная карта. Так что подножек судьбы можете не опасаться.

– Вот уж ты меня обрадовал, Иван Семенович! Была я самодержицей всероссийской, а стала игральной картой. Хорошо хоть, что не разменной монетой… А кто главный игрок? Не ты ли сам?

– Да пусть хоть и я. Напоминаю, что партия эта будет разыгрываться во имя торжества высшей справедливости. Частные интересы здесь никакого значения не имеют. Когда вы, матушка, вернетесь на трон, меня и в помине не будет.

– И куда же ты денешься?

– Туда, куда позовет меня высшая справедливость.

– Не много ли мнишь о себе, канцелярист академический? – Екатерина презрительно поджала губы.