Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга первая

И хохочет хозяин, глядя, как он силится подняться. А мальчишка кружит вокруг танцующим шагом, словно волк возле легкой добычи и полыхают странным огненным заревом его зрачки.

И это осталось в памяти навсегда. Как и бесконечные сутки полные унижений и боли.

«Ты хочешь, что б твой сын жил, раб? Тогда убей! Сегодня должна пролиться кровь. Мне неважно — его или еще чья-то. Кровь слабого. Убивай певец, иначе твой сын умрет на твоих глазах!»

Убивай и пой! Как в затяжном кошмаре, которому нет конца. Так какого же Дьявола понесло твою окаянную душу на Эрмэ? Или соскучилась по боли и унижению душа?

А девочка, доверчиво прильнувшая к его плечу, просит о смерти. Лишь бы не встретиться с ужасающими глазами. Что ж, ты по-своему права, милая. Ты — безусловно права! Но так хочется душе, что б дышала ты, бегала, росла, любила. И не под темными небесами Эрмэ, полными угроз, а под чистым пронзительно — звенящим небом Лиги.

Вздохнув, он стиснул хрупкие плечи, притянул, прижал к себе, вдыхая медовый аромат волос, ощущая каждый удар ее испуганного сердца, словно удар своего. Не замечал, как кусает губы, как вкусом крови наполняется рот. В глазах стояли слезы, а в ушах звучал издевательский смех Катаки.

— Император приказал убить Алесси, — ядовитый голос, сочащий ядом. Катаки! Не ушел, тварь. Стоит. Смотрит. Скалится. — Сучка не захотела быть с ним. Слышишь меня, рэанин? Знаешь, как ее убивали? Ее живьем сварили. Не знаешь, как это бывает, с ног мясо отваливается, а она еще жива…. Долгая смерть. Мучительная.

Да-Деган выпустил девушку, подошел к решетке. Тонкие пальцы легли поверх прутьев с острыми шипами. В глазах плескалась запредельная нежность, на губах возникала кривая ухмылка.

— И не думай выполнить просьбу этой шлюшки. Хозяин присмотрел ее для себя. Понял?

— Вполне.

Он отступил на шаг, раскрыл веер. От огня, катящегося по венам вместо крови, дурманом застилало голову. Если б только хватило сил, выломал бы чертовы прутья, изранив пальцы в кровь. Только это невозможно.

Смысл слова «невозможно», как и смысл слова «навсегда» понимаешь, только ступив на поверхность Эрмэ. Как и истинный смысл слова «обреченность».

Посмотрев на Катаки, улыбнувшись свысока, он подошел к девушке, прятавшей глаза. Жалость стиснула сердце.

«Хозяин присмотрел ее для себя»…. Сожаление смешалось со злостью, с бешеной ненавистью. И разум отступал, под шквалом ураганной силы чувства.

Не было выбора. Хоть убей — не было!

«Что ж, милая, я выполню твою просьбу. Что б ни говорил Катаки. Пусть даже самому придется напиться огня!!!»

Вздохнув, раскрытым веером коснулся ее подбородка, заставив поднять полные слез, испуганные глаза, ища взгляда. «Если б мог, я украл бы тебя, — беззвучно прошептали губы, — Если б мог, я бы спас тебя. Не могу. Я всего — то могу лишь подарить тебе то, о чем ты просила. Прости меня».

Прости….

Чуткие пальцы нащупали кнопку, что приводила в действие скрытые пружины. Мгновение, и выпущена игла, и капля яда попала на тонкую кожу. И там где билась тонкая ниточка пульса в мгновение ока — тишина покоя, а на губах — недораскрывшая себя улыбка.

Он подхватил бессильное тело, помог опуститься на деревянный пол клетки.

— Эй! — грубый окрик Катаки, голос сарыча, хриплый смех. — Ты приведи ее в чувство рэанин! Объясни, что такой чувствительной быть нельзя….

Развернуться бы, вмазать по смазливой морде того, кто родился в человеческом обличье лишь по какому — то странному недоразумению, да не судьба!

Опустившись на пол, он положил голову девочки себе на колени, гладил роскошные рыжие пряди, понимая, что время не ходит вспять и ничего не изменить, не переделать. Не вдохнуть жизни и души в еще теплое, податливое тело. Если смерть уводит кого-то, это — навсегда.

И уже все равно, что творится там, за прутьями решетки. И смех Катаки, и его слова, и звук стремительного шага. Все это — неважно. Важно лишь одно — что б ее покой не нарушил никто, покуда где-то, совсем близко, еще ступает босыми ступнями по холодному полу ее душа. Не напугать бы!

«Ты права, моя милая юная роза. Смерть сама по себе не страшна. Ты б знала, как ты права».

И смотрят на него из дальнего угла затравленными зверенышами мальчишки, девчонки поняв то, чего не сумел понять Катаки. Смотрят тысячи удивленных донельзя, запуганных глаз, постигших в неволе умение чувствовать так, как не умели никогда.

13

Сутки промчались бешеным галопом. Ночь, посадка, свистопляска выгрузки, конвой и город….

Город под стеклянным куполом, за которым бушевала то ядовитая, кислотная зелень, то оранжевая мгла песчаных бурь. А под куполом текли ручьи, пели птицы, цвели цветы, наполняя воздух благоуханным волшебным ароматом, уносящим тревоги. Дивный город — столица Страха! Услада очей Императора.

Только второй раз он не позволит себе купиться на этот покой, на этот ласкающий взор обман. Здесь каждый лист излучает опасность и каждый шаг — по лезвию ножа.

А рядом идут, не понимающие куда попали мальчишки, девчонки. Юные, глупые зверьки. Блистающая красота лиц, совершенство юных тел. Эрмэ не любит старость.

Немногие будут живы через год. И скоро вновь придет корабль с данниками, полный молодой свежей крови, редчайшими произведениями искусства, золотом…. Эрмэ прожорливо поглотит все. Ее утроба ненасытна.

Слабых перемелет, а те, кто выживут…. Что ж Властители научат их ненавидеть, то, что прежде было любимо. Падшим ангелам нет дороги в рай. Не у многих через год останется в сердце росточек любви, тепла и доброты. На Эрмэ дует ледяной ветер, что выдувает из души самое лучшее, оставляя лишь холодные царапающие иглы острого льда.

«Ну и куда тебя несет, дурья твоя голова?» — шалая мысль запоздавшего раскаянья. Отступать уже некуда. Нет дороги назад. Значит — только вперед, по лезвию меча. С улыбкой на губах, с сияющим взглядом, холодным рассудком, остановившим огонь эмоций, укрывшим его под золой, под толстой шубой корки ледяного цинизма. Только так и иначе нельзя! Эрмэ любит рвать на клочки душу. Забудь о том, что у тебя есть душа, если желаешь выжить.

Остановка внезапна. И перехватывает горло спазм, а сердце падает к коленям. Невысокая фигура, черный ураган вьющихся волос, разные холодные глаза, сила, что словно щитом укрывает невысокого, поджарого и опасного зверя. Император! И дрожат губы Катаки, мучнеет красивое лицо, и голова клонится вниз, дай волю капитану — расплывется под ногами Хозяина лужей. Паршивая порода, и подобным ему цена — копейка за два десятка.

А Император не спешит. Смотрит, выжидая, оглядывая толпу, на некий бесконечно долгий миг на каждом из толпы задерживая взгляд. И пьют волю странные глаза. Давит, выворачивая душу, высокомерная улыбка четко очерченного рта. Пригибает и ставит на колени чужая недобрая воля.