Христо Поштаков - «Если», 2001 № 05

Но Пол никак не ответил на мое движение. Сейчас он выглядел безмерно усталым, словно собственная судьба вдруг стала ему безразлична. Что ж, пожалуй, я мог понять его. Я сам прошел через то, что испытывал сейчас Пол — прошел и не забыл.

Пол вдруг пошатнулся, и я обнял его за плечи. Развернув его к выходу, я распахнул свободной рукой дверь и вышел вместе с ним на крыльцо.

За время, что мы были внутри, дождь прекратился, но я сразу заметил: старых колонистов стало больше. Теперь их насчитывалось, наверное, уже несколько сотен. Они толпились на улице перед домом и негромко переговаривались, но во дворе пока никого не было. Даже Бейли вернулся к своей армии и теперь что-то объяснял ближайшим к нему колонистам, яростно размахивая в воздухе кулаками. Увидев нас, он замолчал; толпа, напротив, сердито загудела. Я буквально физически ощущал, как от этих людей исходят волны жгучей ненависти, направленной на Пола, на всех молодых колонистов, быть может, даже на меня самого. Последнее, впрочем, зависело от того, какую линию поведения в конце концов избрал Бейли, решился ли он бросить открытый вызов Сгудону.

А визголет по-прежнему висел над садом — огромный, молчаливый, грозный. Он походил на какое-то сверхъестественное существо. На бога, который спустился с Олимпа, чтобы понаблюдать за тщетной возней людишек.

Мы с Полом двинулись по дорожке к воротам. Машина Пола все еще чадила, и несколько пожарных заливали ее водой из брандспойтов. Краем глаза я заметил Дженнис, которая сидела в чьей-то машине сразу за воротами (одному Богу известно, где и как она ее достала). И хотя машину со всех сторон обступали люди, я невольно подумал, что мы могли бы вскочить в нее и попытаться убраться отсюда до того, как ситуация окончательно выйдет из-под контроля. Потом, когда люди успокоятся, мы могли бы вернуться и попытаться поговорить с ними на языке разума.

Мы дошли почти до самых ворот, и никто нас не остановил. Но когда я уже положил руку на створки, намереваясь распахнуть их, до моих ушей долетел какой-то странный гул.

— Гляди! — Глухо сказал Пол, кивком головы указывая куда-то в конец улицы.

Я повернулся туда. Крепко держа друг друга за руки, к нам шагали молодые колонисты. Их было всего несколько десятков, но их лица показались мне суровыми, а движения — решительными.

Толпа перед воротами гудела слишком громко, и за этим шумом старые колонисты не сразу заметили появление группы младокаледонцев. Но вот стоявшие с краю начали один за другим оборачиваться; заметив новоприбывших, они дергали за рукава ближайших соседей, а те, в свою очередь обернувшись, передавали известие дальше. Минуло всего несколько минут, и вся толпа настороженно притихла.

Старых колонистов было в два или три раза больше, чем молодых, и если последние не запаслись самодельными гранатами (а я этого не исключал), рукопашная схватка могла закончиться не в их пользу. И те, и другие были вооружены лопатами, бейсбольными битами и просто дубинами, а это означало: если они сойдутся, то будет много пробитых голов, сломанных рук и носов, просто ушибов. Даже если никто не погибнет, последствия этой стычки могут оказаться трагическими. Общество окончательно расколется на два лагеря, и пройдет еще очень много времени, прежде чем в Льюкарсе снова восстановятся мир и согласие.

Могли ли пришельцы помешать этому, задумался я. И захотят ли? Был ли на борту визголета Туклик, или за нами наблюдали его политические противники? Что вообще инопланетяне думали о происходящем? Сознавали ли они весь трагизм положения, или, напротив, оно их только забавляло?

О, Господи! Бог свидетель, я ничего подобного не хотел, однако обстоятельства поставили меня в самый центр событий. Хочешь — не хочешь, надо что-то делать, что-то решать. И будь я на несколько десятков лет моложе, я бы не колебался ни минуты, но сейчас мой разум, мою волю словно парализовало. Призраки прошлых поражений вновь ожили в моей душе, и страх вцепился мне в горло ледяными пальцами.

Что же, еще одна неудача, еще одно поражение? Ну, нет!.. Даже мысль о том, что меня ждет, если сейчас я промолчу, была мне невыносима!

— Стойте! — крикнул я.

Несколько человек услышали и посмотрели на меня.

— Стойте! Выслушайте меня!.. — крикнул я громче и поднял руку. Мой голос и мой жест сделали свое дело — еще больше людей повернулись в мою сторону, и я понял: мне по крайней мере удалось завладеть их вниманием.

— Это не выход! — прокричал я. — Сила тут не поможет. Вы можете драться, можете убивать друг друга, но это ничего не даст!

Из толпы неожиданно вынырнул Бейли — вынырнул и остановился перед нами. Его лицо исказила злоба.

— Этот субъект, — крикнул он в ответ и указал на Пола, — уничтожил нескольких человек. Сегодня утром его бомбы убили наших товарищей. Ты слышишь, Лэмб?!.. Это — убийца! Из-за него погибли наши братья!

— Так пусть же больше не будет смертей, Бейли! — снова крикнул я, перекрывая глухой ропот, поднявшийся в толпе после слов Бейли.

— Если этот человек виновен — его надо судить. Надо дать ему шанс сказать несколько слов в свою защиту, а не устраивать самосуд. Надо остановить убийства.

В руках Бейли была длинная толстая дубина, и он обеими руками поднял ее над головой.

— Вот мы их и остановим! — прорычал он. — Остановим раз и навсегда. Отойди, Лэмб, не мешай нам!

И с этими словами он бросился вперед.

Оттолкнув Пола в сторону, я прыгнул ему навстречу. Я собирался схватить Бейли, повалить на землю и обезоружить, пока свирепая жажда крови не охватила толпу.

В те краткие мгновения, когда мы летели навстречу друг другу, я успел хорошо рассмотреть дубинку в руках Бейли. Она была трех футов длиной и в руку толщиной, и сделана из твердого на вид, хорошо отполированного дерева. Должно быть, подумал я с отрешенным спокойствием, это была деталь какого-то предмета обстановки. Вот уж поистине, в любой трагедии есть элемент фарса: лидер одной партии убивает лидера другой партии ножкой от стола. Хорошо хоть не кремовым тортом!

К моему огромному изумлению, тело мое отреагировало быстрее, чем я ожидал. Увернувшись от удара дубины, которая уже начинала опускаться, я поднырнул под мышку Бейли и обхватил его обеими руками.

Потом я сжал его грудную клетку в медвежьих объятиях.

Я ничуть не преувеличиваю. Неожиданно я почувствовал в руках такую силу, какой не обладал никогда в жизни. Странный восторг охватил меня — это был восторг победы, смешанный с радостью обладания подобным нечеловеческим могуществом. Я все сильнее сдавливал врага и чувствовал, как все окружающее перестает для меня существовать — я чувствовал только, как Бейли слабо сопротивляется, силясь освободиться.