Ирина Скидневская - Игры по-королевски

— Перестань, — раздраженно и одновременно растерянно сказал Иштван.

— Второй охранник держал глазок… — запинаясь, продолжил Дронт.

— Телекамеру? — уточнил детектив.

— Ну, да. Только когда они воткнули в Хайца шприц, я послал сигнал на капсулу, и этот проклятый яд излился, как ему и было положено. Они вышвырнули Хайца и приехали ко мне за деньгами. Дело было сделано, я заплатил и отпустил их. Я верю им. Запись у меня есть, можете с ней ознакомиться. — Дронт, тяжело дыша, откинулся на спинку кресла и сжевал новую таблетку.

— Пришлите мне ее как можно скорее, — озабоченно проговорил Скальд.

Дронт вынул из кармана пиджака диск с записью и протянул ему.

…Вечернее шоссе сияло огнями, автомобиль скользил по нему, легко вписываясь в крутые повороты. Салон был освещен приглушенным светом. Камера, посредством которой велась съемка, подрагивала, мощные бронированные стенки создавали помехи, и изображение получалось не вполне четким. Худощавый светловолосый человек лет тридцати, сидевший между двумя рослыми охранниками, принялся поглядывать в окно, потом наклонился и о чем-то спросил шофера. Тот ответил, оглянувшись через плечо на охранника, сидевшего справа от пассажира:

— Объезд… где… сейчас… — Доносились только обрывки фраз, но смысл разговора был понятен — водитель почему-то повел автомобиль по другой дороге.

Успокаивающим жестом охранник положил свою ладонь сверху на кисть пассажира, лежащую у того на коленях, и сжал ее. Пассажир удивленно воззрился на охранника, что-то спросил. Внезапно свет в салоне погас, послышались глухие звуки борьбы и, громко и четко, раздался гневный задыхающийся голос Дронта:

— Свет включите, придурки!

Свет загорелся снова. Камера ходила ходуном. Охранники держали пассажира с обеих сторон за руки, тот извивался, с ужасом глядя на них и что-то бормоча.

— ЭЛь-фин! ЭЛь-фин! — дважды выкрикнул охранник, сидящий справа, потом его, видимо, от нервного перевозбуждения, начало рвать прямо на сиденье.

Пассажир медленно повалился вниз лицом, второй охранник, выругавшись, крикнул шоферу, чтобы тот остановился, выскочил из машины и выволок наружу бесчувственное тело, и оно осталось лежать на пустынной дороге темным бесформенным пятном. Камера скользнула по ярко освещенному щиту с номером шоссе, и запись кончилась.

— Все прошло немного скомканно, но, в общем, по сценарию. Охранник нервничал, боялся опоздать, оставалось четыре минуты… могли возникнуть непредвиденные обстоятельства — патруль, к примеру, поэтому не проверили, труп ли выбросили… Ну, какие еще могли быть сомнения? ЭЛь-фин… Более надежного яда нет в галактике…

— Я вижу, ты стал специалистом по ядам, — перебил отца Иштван. Он был сильно бледен. — При нужде у тебя можно смело консультироваться.

Дронт не ответил, опустил голову и принялся хлопать себя по карманам. Потом достал носовой платок и громко высморкался.

— Когда вонзилась в руку игла? — спросил Скальд.

— Сразу, как только охранник прикоснулся к Хайцу. Но мне нужно было подтверждение от охранника.

— Вот это — «ЭЛь-фин»?

— Да.

— Интересно…

— Что — интересно? — грубо сказал Иштван.

Скальд отмотал запись, нашел нужное место.

— Посмотрите на его лицо. — Хайц на экране о чем-то удивленно спрашивал охранника, взявшего его за руку. — Он ничего не почувствовал. Что, этот укол был безболезненным?

— Наоборот, — ответил Дронт, — игла должна была глубоко проникнуть в кисть…

— Проклятье! — вырвалось у Иштвана. — Может, вы прекратите?

Дронт-старший жестом смертельно уставшего человека провел ладонью по лицу.

— Он не умер, Иштван, — мягко произнес Скальд. — Это было неудачное покушение. Мы анализируем его не для того, чтобы повторить. Я должен собрать как можно больше фактов. Это необходимо.

Иштван хмуро кивнул.

— Посмотрите на его губы, — продолжил детектив, — слов не слышно, но видна артикуляция. Хайц дважды спросил охранника, уже вонзившего в него иглу: «Что такое?» Это противоестественная реакция. Гораздо естественней на его месте было бы закричать от боли во весь голос. Потом Хайц смотрит на свою руку, видит кровь, которая льется уже ручьем, слышит крик: «ЭЛь-фин!» и принимает единственно верное решение — имитирует свою смерть.

— Биопротез, — догадавшись, с глухой яростью произнес Дронт. — И эта ошибка стоила мне таких денег…

— У Хайца нет одной руки, — вслух размышлял Скальд. — Правила не запрещают одноруким жокеям участвовать в крысиных бегах?

— Сейчас я не в состоянии оценить ваш юмор, — вымученно произнес Дронт. — Наши жокеи не скачут на крысах верхом.

— После покушения Хайц наверняка ушел в глубокое подполье.

— Нигде не появляется, затаился.

— Что ж, мы вновь попытаемся вывести его из душевного равновесия… Никакого криминала, и все достаточно корректно, — сказал Скальд после короткого раздумья.

— Подождите, — вмешался в разговор Иштван. — Я не понимаю, при чем здесь вообще этот Хайц?

— Мы и пытаемся выяснить, при чем, — терпеливо пояснил детектив.

— Вы сказали, что Хайц вызвал у вас подозрения из-за правил. Что вы имели в виду?

— Если исходить из того, что они сами составили нужные им правила, то мы должны выяснить, зачем им было нужно, чтобы все жокеи сидели в изолированных кабинах. По сути, это требование на руку организаторам, а не участникам.

— А если это предложил Лем? — сказал Иштван.

— А зачем Лему нужно было вносить этот странный пункт? Почему вообще возникло это условие — чтобы жокей совершенно не видел хода бегов? Разве Лем мог предполагать, что развернутся такие захватывающие события? Нет, он не мог — вы меня убедили в этом, Иштван. С тем же успехом он мог потребовать, чтобы жокеи удалились от крысотрона на километр, два, три. Это было бы еще надежнее для устроителей.

— Но этот пункт не показался мне странным, — возразил Иштван. — Благодаря ему мы хотя бы отметаем версию о телепатии — через свинцовые стены кабины не очень-то потелепатируешь.

— А разве стены крысотрона, отгороженного от всего мира, не столь надежны? Через них, что, можно телепатировать? И что жокей внушал бы своей крысе? Волю к победе? Жокеи, как я понимаю, не знакомы с характером препятствий, меняющихся при каждом новом забеге. — Скальд улыбался своей мягкой обаятельной улыбкой, глядя на озадаченного его словами Иштвана. — Мало того, зачем бы Лем вносил в контракт еще более странное требование — чтобы за каждым номером закреплялась одна и та же кабина? Какое вам, организаторам, дело до того, в каком месте будет торчать каждый из пятисот жокеев?