Владимир Клименко - Тень вечности

Часов в пять утра пошел дождь. Решивший выспаться на свежем воздухе Дибров на сей раз проснулся не от кошмара: холодные редкие капли падали на лицо, но освежающий душ в такой ранний час не входил в планы Владимира. Чертыхаясь спросонья, он начал скатывать спальник, прикидывая, куда лучше податься - в палатку, из которой слышался богатырский храп Искандера, или все же в машину, когда заметил краем глаза какое-то движение у прогоревшего костра. - Фу, Рем! - крикнул он на всякий случай, думая, что пес по обыкновению с утра пораньше опять пришел в лагерь. - Ай, какой сердитый дяденька! - послышался нарочито испуганный детский голос. - Приехал в гости, хозяев гонит. - Кто это? - встрепенулся Дибров, но тут же осекся - около костра на корточках сидел знакомый по городу мальчик. - Что, испугался? - вопрос прозвучал утвердительно. Мальчишка пошвырял прутиком потухшие угли. - Когда вернешь чужое? - Я бы сделал это еще вчера, - почему-то виноватым тоном признался Дибров. - Но не получилось. Ты ведь живешь в деревне? Последний вопрос ранний гость проигнорировал. - Пусть получится сегодня, - он неторопливо поднялся и направился прочь. В городе плохо, - сказал он напоследок, полуобернувшись, и Дибров так и не понял, угроза это или предупреждение. Сон смыло, как тушь с бумаги. Владимир еще какое-то время смотрел в спину неторопливо удаляющегося в степь мальчика. Тот размахивал прутиком, как игрушечной саблей, ловко сбивая головки репейника. Кажется, он что-то тихо напевал. Столбняк прошел только тогда, когда детская фигурка стала совсем крохотной, почти затерявшейся в сумрачном, лишенном солнца свете. - Вот шайтан, а! - пробормотал Дибров и потряс головой, словно пытался избавиться от наваждения. - Вот привязался. "Все, - он решительно направился к "Ниве", - нечего тут разъезжать на автомобилях. Сейчас возьму ящички, и к скале. Пока все дрыхнут, положу вещи, где их нашли, и завтра же, нет, лучше сегодня, домой. Хватит экспериментов, смысла которых не понимаешь!". Он уже приподнял переднее сиденье, когда полог палатки откинулся и в проеме показалось заспанное лицо Сергея. - Что это ты тут дверцами хлопаешь? - Сергей брезгливо ступил босой ступней на мокрую траву. - Людям спать не даешь. - Прямо общежитие какое-то! - в свою очередь рассердился Дибров. Пошевелиться нельзя. - А разговаривал с кем? - спросил Сергей, позевывая. - Я во сне не разговариваю, - отрезал Владимир. - Иди-ка лучше в палатку. - Выспался, кажись, - свежий воздух. Проклиная все на свете, Дибров теперь уже по-настоящему громко захлопнул дверцу. - Вы это чего? - тут же послышался из палатки голос Искандера. - Совсем очумели. Короче, проснулись все. Дождь, скудно покапав, прекратился сам собой, и налетевший со стороны степи легкий ветер стал рвать облака на крупные, потом мелкие клочки, пока они не превратились в пыль. Тогда ветер дунул на них посильнее, и они поднялись белыми хлопьями высоко-высоко, напоминая больше уже не облака, а пух одуванчика. Лишь только развели костер, как с горы, запыхавшись, как будто опаздывал, галопом примчался Рем. Не говоря ни слова, Дибров открыл банку тушенки, содержимое которой пес проглотил в один присест. - Такая скотина и десять банок съест, не подавится, - не удержался Сергей. - Тебе что, тушенки жалко? - огрызнулся Дибров. Мелкие придирки и недоразумения продолжались все утро. Больше всего Владимиру хотелось прямо сейчас, не обращая больше внимания на Гареева, очутиться у скалы и сделать наконец то, ради чего сюда приехал. Но объяснить, зачем он так поступает, прямолинейному следователю он даже не надеялся. Да и не позволит тот раскидываться бесценными археологическими раритетами из благородного металла. К тому же, подобные действия автоматически указывали на то, кто совершил кражу из музея. Может, Сергея связать, безнадежно подумал Дибров. Скажу потом, что пошутили. К скале поехали мрачные, как на нелюбимую работу. Каменную стену освещали косые лучи солнца, делая выразительной каждую мелкую складку, и скала теперь напоминала бок исполинского дракона. Искандер на сей раз предпочел бездумному созерцанию работу. Он отошел подальше, утвердил на трех телескопических ножках походный этюдник и полностью забыл обо всем остальном. Сергей терпеливо уселся на прежнее место, а Дибров неприкаянно стал бродить от одного к другому, не зная чем заняться. Не книжку же около скалы читать? Почти полдня они ждали неизвестно чего, даже самим себе не сознаваясь, что все же надеются на появление таинственной тени. Наконец Диброву это надоело. - Кончай дежурство! - бодро скомандовал он. - За бараном поедем. Ираклий заждался, наверное. - Ты сюда приехал шашлык жарить, да? - съязвил Сергей. - А ты - на работу? Разгореться начавшейся ссоре не дал Искандер. - Все, все, хватит, - свой этюд он никому не показал. - Мы же отдыхать приехали. Гареев сердито покосился на него, но подчинился большинству. Вчерашний Робинзон, как и в предыдущий вечер, стоял на боевом посту и высматривал, поднеся ко лбу ладошку, в степи корабль. Лишь только машина остановилась, он вместо приветствия немедленно спросил: - Баран, да? - Баран, баран, - боясь уже сказать лишнее, подтвердил Владимир. - Бешбармак будешь делать? - Шашлык! - Какой шашлык? - ужаснулся Робинзон. - Из баран бешбармак... - он выразительно поднес к губам пальцы щепотью. - Бешбармак! - отчаянно крикнул Искандер, стремительно покидая водительское кресло и незаметно от Робинзона стуча кулаком себя по лбу. Этот жест предназначался Диброву и тот понял, затих и больше не вмешивался ни в торги, в которых упорно фигурировала вчерашняя до надбавки цена, ни в поход во двор Робинзона, когда тот самолично отловил молодого некрупного барашка и ловко связал ему веревкой ноги. Покорного своей судьбе барана погрузили в багажник, Искандер рассчитался и рванул с места, казалось, на третьей скорости. - Еще бы одно твое слово, - нервно поправляя очки, сказал он Диброву, - не видать нам шашлыка, как яблонь на Марсе. - Ну, может, ты преувеличиваешь, - осторожно ответил Владимир, но дальше возражать не стал. Приехали в лагерь. С высоты горы уже слышалась песня Ираклия, сейчас она звучала призывно. Долго рядились, как доставить на верхотуру барана. Сначала хотели его нести связанным, но потом отказались от этой идеи, склон слишком крут. Едва сняли веревки, как животное, почувствовав свободу, бодро побежало обратно к деревне. С криками и гиканьем барана отловили вновь и, привязав к шее что-то вроде поводка, поволокли наверх. На виноградник поднялись упаренные и усталые, живой еще пока шашлык задал всем жару. - Ца! - воскликнул Ираклий и торжественно поцеловал по очереди всех троих. - Какой барашек! Будем пить! - Будем есть! - Дибров почесал в затылке, только сейчас сообразив, что барана надо сначала зарезать. Его сомнения разрешил все тот же Ираклий. Он деликатно увел барашка в кусты и, пока гости, отдыхая, приняли по стаканчику, успел совершить обряд умерщвления и даже освежевать тушу. Как ни сопротивлялась оголодавшая компания, немедленную жарку шашлыка пришлось отложить - Ираклий, нарезав мясо на куски, положил их замачивать на пару часов в вино. Но хлопот хватало и без этого - надо было соорудить какое-то подобие мангала, нарезать зеленых веточек вместо шампуров, развести огонь, чтобы прогорел и получились угли и, конечно, пить вино, которого у Ираклия, похоже, имелось немало. - Пить одному, - говорил он, поднимая очередной стакан, - только поить грусть, а вино любит веселье. Но уже и так все были веселы, вернее, беззаботны. Отвлекшись от общей суеты, Владимир услышал это застолье как бы со стороны - бессвязные восклицанья, смех, стук стаканов, усилившееся пение птиц в лесу, предвещающее темноту. Начавшая круглеть луна плавно поднялась над линией горизонта и медленно набирала высоту, постепенно уменьшаясь в размерах. Дибров вдруг почувствовал себя как бы уже не на Урале, а в самой что ни на есть настоящей Грузии, в которой в действительности не бывал никогда. И в момент очередного тоста Ираклия, неперестающего улыбаться и преисполненного добродушного гостеприимства, он вдруг воскликнул всегда забавлявшее его слово "алаверды", и хмельной не столько от вина, сколько от счастья, что все это происходит с ним, вдруг прочитал Мандельштама: "Кахетинское густое хорошо в подвале пить, - там в прохладе, там в покое пейте вдоволь, пейте двое, одному не надо пить!". И тут же, перескочив через строфу: "Человек бывает старым, а барашек молодым, и под месяцем поджарым с розоватым винным паром полетит шашлычный дым..." Очевидно, и другие чувствовали примерно то же, что и он, потому что сначала дружно захлопали, а потом полезли целоваться. Над почти готовыми шашлыками на самом деле поднимался розоватый винный пар, и неполная луна вполне могла сойти за месяц, то есть совпадение было полным, а при достаточном воображении и неизвестного сорта вино Ираклия ощущалось подлинным кахетинским. Вершины соседних гор справа и слева четко выделялись на фоне звездного неба, зато степь внизу оставалась совсем невидимой, как будто склон спускался в саму преисподнюю. Ни огонька, ни движения. Дибров старался туда не смотреть. Наконец-то до отвала наевшийся Рем совсем освоился с гостями и лежал недалеко от костра. Он дремал и, когда Владимир провел рукой по его шерсти, сухой на голове и мокрой от росы на спине, лениво пошевелил ухом и сладко зевнул. - Это настоящий сторожевой пес! - хвастался Ираклий. - Прошлой зимой загрыз волка! - Да ну, - не поверил Сергей. - Клянусь богом, загрыз. Он его схватил - вот так, а потом - вот так, и разорвал горло. Я думаю, и с медведем справится. - Ну уж, с медведем... - Смотри, - Ираклий растопырил руки, как медведь лапы, и медленно пошел на Рема. - Сейчас зарычит. - Станет он рычать на хозяина... - Сейчас, сейчас... Неожиданно Рем стремительно поднялся и зарычал. Но он рычал не на Ираклия.