Наталья Болдырева - Жаркое лето. Первый поток

Вздохнув, я закрыла глаза.

— Позавчера тут этого не было!

— Как это сделали?

— Лазером!

— Шмазером! Какой дурак попрет в горы лазерный резак, чтобы вырезать в скале свое имя?

— Ну не киркой же его выдалбливали… А ты бы вырезал, если б у тебя был?

Я обернулась, посмотрев с любопытством, и вся волнующаяся толпа детей замерла, ожидая ответа.

— Я бы вырезал, — махнул рукой мальчик, — но лазерного резака у меня нет! — закончил он под смех товарищей.

— Мальчишка, — улыбнулась я, сама не до конца понимая, о ком говорю. То ли о мальчике, стоящем передо мной и весело смеющемся вместе со всеми, то ли о Максе, так недвусмысленно обозначившем свое присутствие где-то здесь, рядом.

— Идем, — позвала я, и мы вошли под своды коротенького туннельчика. Тропинка, огороженная с одной стороны стеной, а с другой поручнями, бежала прямо по над бурлящим потоком. Взявшись рукой за мокрое, ржавое от постоянно оседающей воды железо, я глянула вниз. Там, в потоке, стояли на месте, извиваясь всем телом и лишь изредка выпрыгивая из воды, темно-зеленые рыбины. Стремнина сносила их к океану, но они упорно работали плавниками, снова и снова поднимаясь вверх по течению.

— Пресноводные? — спросила я у пацана, перевесившегося через перила рядом.

— Не, — ответил он и, подумав, добавил. — Ну, то есть они и в соленой воде живут, и в такой.

— Эвригалинные, — сказала я.

— Как? — обернулся мальчик.

— Разноводные или эвригалинные, — объяснила я.

Он нахмурился и зашевелил губами, повторяя.

— Есть эвригалинные рыбы и даже животные, которые способны жить в воде с самым разным уровнем солености, — продолжила я, отходя от парапета. Пацан, пристроившись рядом, взял меня за руку, и еще несколько человек подтянулись ближе, слушая. — На Земле есть даже такой маленький рачок, Artemia salina, — я развернула ладонь, открыв наладонник, и тот, распознав последние слова, вывел трехмерную анимированное изображение. Вокруг сразу же стало теснее. В сумраке тоннеля картинка была отлично видна всем, — который может жить как в совершенно пресной воде, так и в воде, соленость которой доходит до двууста пятидесяти процентов. Обычная морская вода, как здесь, — добавила я, чтобы цифра стала понятнее, — это всего около тридцати-сорока процентов.

Дети, шедшие уже совсем рядом, вдруг остановились, да так дружно и резко, что я подняла взгляд от плывущего над моей ладонью рачка.

Навстречу нам, с той стороны тоннеля шли Маргарита Михайловна и Елена Степановна.

Я за малым не выругалась. Стало сразу понятно, почему Артур был на пляже один. Мальчишка, державший меня за руку, сжал невольно пальцы. Я посмотрела на него и в его взгляде увидела то, чего боялась. Сжав руку в ответ, я заставила его взглянуть на меня.

— Не стоит, — сказала я тихо, но так, чтоб меня услышали все, кто стоял рядом. — У меня будут неприятности.

Я понятия не имела, что за мысли пронеслись в разномастных детских головках, но, посмотрев мне в глаза долгим, внимательным взглядом, мальчик кивнул, уступая. Я перевела дух, надеясь, что и прочие дети не станут творить глупостей. Ситуация могла вылиться во все, что угодно. Чуть потянув за руку, я повела дальше и мальчишку, и весь отряд.

Воспитатели тоже почувствовали всю неловкость ситуации. Ни наша заминка не ускользнула от них, ни мы не могли не заметить, как запнулись эти две женщины в длинных пестрых сарафанах, в солнцезащитных очках на пол лица.

Проходя мимо, я поздоровалась негромко. Почувствовала, как краснею вся, до корней волос. Я не могла не поздороваться, и понимала одновременно, как именно это будет воспринято.

Ни Маргарита Михайловна, ни Елена Степановна, казалось, не услышали моих слов. Они проходили мимо, вовсе не замечая нас на этой узенькой тропке. "Ну и хорошо", — едва успела подумать я, как мальчик, державший меня за руку, вдруг тоже сказал отчетливо и громко, приветственно кивая головой:

— Здравствуйте!

Елена Степановна вздрогнула, а вся колонна позади начала повторять друг за другом: "Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!", проходя мимо. Эхо дробилось под сводами тоннеля с явной издевкой.

Выйдя, наконец, вон, мы, не сговариваясь, все обернулись назад. Полумрак поглотил силуэты двух женщин. Мы ничего не увидели.

Я мысленно сосчитала до десяти, сдерживая желание выругаться покрепче.

— Что же вы делаете? — спросила я, оборачиваясь к детям. — Они же нам теперь жизни не дадут…

— Пусть только попробуют, — сказал, хмуро глядя в тоннель, державший меня за руку мальчишка, и крепко сжал мою ладонь.

Понимая, что не смогу ничего сейчас объяснить, что увещевания и просьбы бесполезны, я лишь покачала головой.

Тропинка из ложбины круто взбегала выше, к короткой лесенке, ведущей на вершину небольшого плато, где и приютился базар. Его шум, перекрываемый шумом воды, не был слышен внизу, и потому, когда мы взобрались, наконец, наверх, я удивилась, каким большим и оживленным он был. Теснясь у самого края, лавчонки наползали одна на другую, а присматривавшие за товаром дети лузгали, как семечки, мелких морских моллюсков, сидя верхом прямо на парапете, ограждавшем резко обрывавшийся в расщелину край плато. Обернувшись, я увидела внизу темную, вскипающую белыми бурунами воду и острые обломки скал. Но дети явно не боялись сверзиться вниз.

На базаре вообще было очень много детей. Местных — загорелых до черноты, с быстрой, слегка неправильной речью. Они кричали и перепархивали с места на место, словно стайка галчат. Несколько взрослых сидели, прикрыв глаза, в тени пестрого навеса и, казалось, вовсе не участвовали в жизни базара. Только пара девушек, стоя под вывеской "Мгновенная лотерея", говорили что-то группке туристов, нерешительно мнущихся напротив. Едва замолкала одна девица, как её подруга, сопровождая свои слова выразительной жестикуляцией, подхватывала речь.

Базар был богат. На нем продавалось все, что только могло понадобиться праздношатающемуся туристу: фрукты и овощи от земных до экзотических, техника, блоки питания и зарядные устройства, одежда, снаряжение для подводного плавания, начиная от простых очков и заканчивая глубоководным скафандром. Тут же, рядом с приподнятым на постаменте новеньким катером, стоял круглый, явно подержанный батискаф. Нечищеные бока его местами были покрыты тонким слоем извести. Две длинные царапины, будто следы клыков, украшали серебрящийся на солнце металл.

Рядом со многими палатками — бледные в ярком полуденном свете — крутились нескончаемые рекламные голограммы. Дешевые проекторы, перегреваясь, подтормаживали картинку так, что по той начинала бежать рябь зациклившихся кадров.