Владимир Михайлов - Стебелек и два листка

- Заранее согласен на них, - поспешно сказал Юниор.

- Не беспокойтесь, они не содержат ничего, что было бы вам не под силу. По-вашему, я - модель, фикция - я вспомнила, что Георг называет их именно так. Скажу откровенно: я сейчас уверена, что это не так, что я - это я... Но не вижу способа убедить вас. Так вот, я хочу, чтобы три недели, или сколько мы с вами будем находиться здесь, вы относились ко мне не как к модели, но как к женщине.

- Постараюсь, - Юниор склонил голову. - Боюсь только, что мое воспитание в этой области...

- Не бойтесь, я буду вам подсказывать. И не огорчайтесь: три недели не такой уж долгий срок. Поверьте, я успела о многом подумать. И пока вижу для себя лишь один выход: жить так, как будто ничего не произошло. Вы хотите возразить?

- Ничуть, Зоя. Я рад.

- Рады, что не устраиваю вам истерик? Не могу гарантировать, Юниор, все может случиться. Но буду стараться, чтобы этого не было, обещаю. - Она встала. - Кстати, в следующий раз мыть посуду будете вы. А сейчас - каковы ваши планы на остаток дня и вечер? Есть что-то неотложное?

- Нет.

- Тогда проводите меня. Хочу загорать и купаться.

- С удовольствием.

- Что же вы стоите как истукан? Дайте мне руку!

Он покорно протянул руку.

- А в другую возьмите вот это.

Юниор ухватил объемистую, но не тяжелую сумку.

- Идемте!

И они сошли с крыльца.

Юниор считал купанье после обеда вредным. Побарахтавшись, он вылез и разлегся, расслабился, блаженно переживая возможность никуда не спешить, ничего не делать - просто лежать, ощущая, как течет неторопливое время. Зоя плавала долго, настойчиво, словно выполняла урок, вертелась в небольшом пруду, как белка в колесе. Вылезла она, когда совсем уже иссякли силы и холод стал добираться до костей, хотя вода была теплой. Переводя дыхание, подошла к Юниору, немного постояла, глядя на него сверху вниз; по телу ее пробегала дрожь, и Юниор не утерпел - упрекнул:

- Ну, можно ли так, Зоя...

- Можно. - Она легла на траву рядом с ним. - Я вся промерзла. - И на его инстинктивное движение в сторону ответила: - Да согрейте же меня, я дрожу!

Юниор почувствовал, как она прижалась к нему прохладным телом, и сделал усилие, чтобы не думать о том, что хочешь-не хочешь, само шло в голову.

- Вы так любите купаться? Обязательно до судорог?

- Любила... - не сразу ответила Зоя. - А впрочем, нет. Не так. Но теперь - другое дело.

- Почему?

Этого спрашивать, пожалуй, не следовало. Он поздно спохватился.

- Надо успеть накупаться.

- Зоя... - проговорил Юниор почти умоляюще.

- Ничего. Пусть это вас не волнует. Знаете, Юниор, в этом есть даже что-то хорошее. В случае, если правда на вашей стороне, конечно. Нечто успокаивающее есть в этом. Знаешь, что не доживешь до старости, что тебе не грозит немощь, когда сама себе станешь в тягость. Есть, наверное, своя прелесть в том, чтобы умереть молодой.

- Зоя!

- Хорошо, не буду, не буду. Давайте говорить о чем-нибудь другом. Лучше, если веселом. Вы извините меня. Юниор, понимаете, страшное состояние: я ведь знаю, что ошибаетесь вы, и я никакая не модель, не копия, не фикция, знаю, что я - Зоя, обыкновенная женщина, не продукт науки и техники, знаю... И все же где-то, каким-то уголком души верю вам. Нелепо, правда? Кто может знать обо мне лучше, чем я сама? Но вот я невольно начинаю думать и вести себя так, как должна была бы вести себя эта самая фикция. Потому, наверное, что я очень впечатлительна, меня всегда было легко в чем-то убедить.

- Понимаете ли...

- И еще. Получается, что я могу говорить о себе уже как бы со стороны, как бы о той, что осталась на Земле с Георгом и существует сейчас сама по себе. Даже посплетничать немного. Смешно, правда? Хотите, посплетничаем?

- Если вам доставит удовольствие...

- Огромное! Я ведь страшная сплетница в душе, только всегда старалась не позволять себе этого: сплетничать неприлично. А теперь... Никто третий нас не услышит, а вы никому не станете рассказывать, правда?

- Никому, - честно пообещал Юниор. - О ком же мы будем сплетничать?

- Да обо мне же, неужели не поняли? Ну, кто первый? Давайте вы.

- Зоя, да что же я могу сказать о вас? Я вас совершенно не знаю!

- Неправда. Мы с вами знакомы уже несколько дней, сейчас целый день находимся вместе, разговариваем - не может быть, чтобы у вас не возникло никаких мыслей обо мне, никаких мнений. Я же все-таки не пустое место!

- Ну что вы. Нет, разумеется.

- Вот и говорите все, что вы обо мне думаете.

- Будь по-вашему. Попробую.

- Ну же! Я жду!

- Я думаю, Зоя.

- Вы очень медленно думаете. Юниор, - сказала она, подождав еще.

Но Юниор по-прежнему молчал. Потому что, еще не начав говорить, вдруг понял, поняв неопровержимо: ему до боли жаль эту беззащитную женщину, которая, испытывая смертельный страх, все же старается быть храброй. Именно женщину, а не какую-то фикцию. Потому что она и есть женщина. Самая настоящая. Разве, в конце концов, имеет значение - каким путем появилась она на свет? Пусть ее и не баюкала мать, пусть она не играла в детские игры, не переживала свою первую любовь и так далее - но ведь это для других она не переживала и только сегодня возникла, а для нее самой все это было, она получила все это вместе с памятью, где только и может храниться все, что было. И что с того, что где-то в другом мире существует еще одна женщина с той же памятью, хранящей то же прошлое? Они не встретятся никогда, пути их не пересекутся, и независимо от того, погибнет ли эта Зоя через три недели или проживет еще десятки лет, - отныне дороги ведут обеих женщин в разных направлениях, и уже по одному этому обе они настоящие. Она просто, так сказать, незаконная дочь цивилизации; но разве незаконные дети имеют меньше прав на жизнь, чем те, чье рождение состоялось под сенью закона?

Как же она страшно одинока здесь, бедный ребенок, как ей, должно быть, тоскливо от сознания, что она тут - одна, и всегда будет одна, до самого конца... Что у нее нет будущего, одно только прошлое - и без всякой ее вины, а просто потому, что Георгу захотелось, чтобы человечество было представлено Курьеру именно его женой. Хотя, собственно, что было делать Георгу? Любая женщина испытывала бы то же самое, и честный человек в таком случае... Черт его знает, что должен делать в таком случае честный человек! Отказаться от задачи? Но как это бывает трудно для того, кто весь - в этой задаче...

- Георг, наверное, очень любил вас, Зоя.

- Да. Особенно сначала.

- Нет. И сейчас.

- Наверное... Но по-своему. Если вы хоть немного его знали, то должны были понять: у него все и всегда по-своему. Не так, как у других.

- И любовь?

- Тоже. Он очень замкнут и боится внешних проявлений чувства.

- Но вы все же знали.