Брайан Ламли - Психосфера

Ночь была его стихией, в которой он был незаметнее, чем тень, а этот лёгкий ночной азарт придавал ему сил.

Но… его азарт быстро пошёл на спад. Швейцарская пара оказалась горьким разочарованием; найденное в их комнатах не покрывало даже затрат Палацци на пребывание на курорте. Горсть дешёвых ювелирных изделий, немного драхм и несколько швейцарских франков. Только и всего!

Недовольный, он покинул обчищенный номер чуть позже 10:15 вечера.

У него возник соблазн теперь сразу пойти к Гаррисону, к этому толстосуму — но он устоял. Он знал, что его нетерпение вызвано разочарованием и жадностью. Нет, лучше сначала заняться французами, а Гаррисоны пусть пока предаются вечерним развлечениям. Кроме того, съёмноё жильё лягушатников было ближе. А ещё… ещё у Палацци по-прежнему было скверное предчувствие насчёт Гаррисона и его женщины. Что-то в них заставляло его нервничать.

Воровской инстинкт его не подвёл, поскольку в 10:25, когда он вошёл в тёмный двор виллы французской пары и начал бесшумно открывать замок отмычкой, Гаррисон и Вики как раз вели разговор о музыке и о ночной певчей птичке у входа в свою резиденцию. Если бы Палацци сначала пошёл туда, он, конечно же, был бы потревожен в самый разгар своего занятия.

Конечно, он не узнал об этом до тех пор, пока каких-нибудь тридцать минут спустя, передвигаясь, пригнувшись, и крадучись, перебегая по крышам, не увидел, что лампа над их дверью светится жёлтым, и не услышал их приглушенные голоса изнутри. Палацци про себя разразился длинными и живописными проклятиями, прежде чем заняться серьёзным пересмотром своих планов. И в то время, как его ум напряжённо работал, он растянулся на крыше почти прямо над их высокой деревянной кроватью, прислушиваясь к звукам их занятий любовью.

Из их разговора он слышал очень мало: в основном, задыхающийся, хриплый шёпот, тяжёлое дыхание и стоны наслаждения. Но мягкие шлепки сплетающихся в любви потных тел были очень отчётливыми — и продолжительными! Гаррисоны явно знали в этом толк.

Несмотря на необходимость изменения своих планов, Палацци почувствовал возбуждение — на этот раз сексуальное, и его пенис набух и упёрся в молнию комбинезона. Он представлял прекрасное тело внизу, под крышей, тело спутницы Гаррисона, обнажённое, мягкое и розово-влажное, её бедра широко раздвинуты, приглашая; представлял, как Гаррисон входит в неё и выходит. Представлял её грудь, с затвердевшими сосками, скользкую от пота и слюны, и как рот слепого ласкает её.

Слепой. Иисусе! Бедняга даже не знает, насколько хорошо она выглядит! Какое у неё красивое, налитое и золотистое тело. Конечно, если он действительно слепой. Палацци облизнул губы, сглотнул комок, вставший в горле, заставил себя сосредоточиться на пересмотре плана и постепенно успокоился.

На самом деле менять было нужно не очень многое. Если он собирается выехать из Линдоса завтра, он должен закончить эту работу сегодня ночью. Ему не нравилась идея заниматься кражей, пока они спят — но ведь они должны быть, по крайней мере, почти слепыми. И, конечно, они будут уставшими, и спать, как мёртвые.

В любом случае, выбора у него не было, поскольку лягушатники слишком сильно его разочаровали. Менее чем десять тысяч драхм, почти никакой французской валюты, старые позолоченные часы Ролекс и кое-что из драгоценностей, на сумму, может быть, триста тысяч лир при удачной продаже. Ужасно!

Но Гаррисон… Он был совсем другое дело. Только драгоценности его женщины — даже не все, а половина — стоят целое состояние. Только бы они поскорее закончили заниматься любовью и легли спать. Уже 11:20, а они всё ещё трахаются.

Пять минут спустя звуки стали раздаваться чаще. На минуту или две они сделались бешеными, затем послышался короткий вскрик, пронзительный и сладостный, перешедший в стон, а хриплое, затруднённое дыхание Гаррисона постепенно успокоилось. И, наконец, воцарилась тишина.

Правда, всего на несколько минут. Затем раздались усталые шлепки босыми ногами по полу, и загорелись лампы. Во дворе стало светло, слишком светло, и снова наступила тишина. Шелест листвы. Вздох. А Палацци всё терпеливо ждал на крыше…

Ни Гаррисону, ни Вики не снилось ничего особенного этой ночью. Ни перед визитом Палацци, ни, конечно, позже.

Как вор и ожидал, занятия любовью утомили их. Когда он начал искать и присваивать их деньги и ценные личные вещи, они лежали неподвижно и тихо, за исключением звуков их глубокого, ровного дыхания. Ценностей у них было в изобилии. Более чем достаточно, чтобы компенсировать все его предыдущие разочарования.

Но не всё было так просто — в какой-то момент Палацци пришла в голову мысль, что, пожалуй, ему лучше повернуть назад. Произошло это, когда, проникнув через открытое окно, он обнаружил женщину Гаррисона, растянувшуюся прямо у него под ногами!

Ночное зрение у Палацци было натренировано до удивительной степени. В большой комнате был полумрак, поскольку луна была в последней четверти и ещё не взошла (что было удачно для вора), и только звёзды светили через маленькие окна, но он по-прежнему был способен достаточно чётко различать все предметы в комнате. Слабый луч тонкого, как карандаш фонарика давал ему тот дополнительный свет, который был необходим для поисков.

Но девушка, спутница Гаррисона разлеглась как раз у ног Палацции. Её лицо было повёрнуто в сторону, голова свободно повязана платком, прикрывающим глаза. Её грудь поднималась и опускалась, поднималась и опускалась.

Она лежала голая под простынёй, её груди торчали вверх, поднимая белое полотно двумя холмиками. Её руки были широко раскинуты, ноги под простынёй раздвинуты, а ступни выставлены наружу. Бессознательная непринуждённая поза…

Поперёк комнаты стояла большая кровать Гаррисона — на которой они занимались любовью. Это была типичная греческая высокая кровать, каких было полно по всей деревне; но кровать женщины была тоже высокой, даже выше. Лежащий на каком-то квадратном помосте или платформе широкий матрац располагался на выложенной керамической плиткой крыше крошечной ванной комнаты с душем и унитазом.

Распростёртое тело женщины почти перегородило пространство вокруг кровати, так что вору приходилось ступать осторожно, чтобы случайно не задеть и не потревожить её. А также стараться, чтобы его тень не упала на её лицо. Хотя её глаза были закрыты платком, она всё же могла заметить его присутствие.

И, кроме того, препятствием были прикроватные деревянные лестницы (нужно было ступать так, чтобы они не скрипели), и сброшенная одежда хозяев, валяющаяся в беспорядке на полу там, где они раздевались. Небольшая кучка женских ювелирных украшений лежала на миниатюрном легкомысленном столике, открытая сумочка свисала с балясины перил у подножия лестницы, а бумажник Гаррисона был во внутреннем кармане пиджака, небрежно перекинутого через спинку стула.