Сергей Челяев - Ключ от снега (Ключи Коростеля - 2)

Книгочей молчал, глядя прямо перед собой остановившимся взором, изредка спотыкаясь о придорожные камни и уже - о вылезающие тут и там из земли, как древесные кости, побелевшие корни исполинских деревьев. Они достигли границы Последнего леса, за которым, как говорил отпущенник, должны были начинаться холодные пески побережья Реки без Имени.

Если волею судеб ты однажды попадаешь в исключительную ситуацию, то и вести себя в ней следует исключительно, а именно - исключая все, что мешает воспринимать эту ситуацию как нормальную и обыденную. А исключительными обстоятельствами может быть все, что угодно: от гвоздя в сапоге, смертельно мешающего жить, до самой смерти, в условиях которой жить не то чтобы затруднительно - попросту невозможно. Но уж коли ты попал в самое страшное и тем не менее продолжаешь чувствовать окружающее и ощущать себя хотя бы внутренне, значит, ещё не все потеряно, и тебе есть за что бороться. Ведь больше ничего, в общем-то, тебе и не остается, потому что ты только что утратил Все.

Так или примерно так думал друид Патрик Книгочей, когда они с отпущенником из страны мертвых, человеком с Востока по имени Шедув, Стоящий за спиной, вошли в Последний лес, который поляне и русины в погребальных песнях зовут Поминальными дубравами, айры и скотты - Рощами мертвых, а племена чуди - Миром костей. Чудины, похоже, ближе всех к истине, мрачно размышлял Книгочей, ещё не видевший в жизни мест более мрачных и угрюмых. Ну, так то - в жизни, тут же поправил себя рассудительный друид, а в Посмертии, возможно, ещё столько придется повидать, что и самой жизни не хватит. Внутренне усмехнувшись невольной шутке, Патрик поднял голову от тропинки, которую то и дело пересекали все те же бесконечные корни, что и час назад, и два, и три; но теперь они поразительно напоминали друиду самые настоящие кости древних исполинских существ, высохшие и побелевшие. Теперь эти кости, похоже, норовили во что бы то ни стало выбраться из земли и вот только что на мгновение застыли на поверхности, отдыхая перед последним рывком из могучих и цепких объятий земли. В тот же миг Книгочей едва не налетел на отпущенника. Шедув стоял на тропинке, как-то по-женски сдвинув ноги; носки его странных остроносых туфель слабо шевелились, словно восточный человек сейчас осторожно нащупывал почву под ногами кончиками пальцев.

Впереди, прямо посередь тропинки росла высокая сосна исполинских размеров. Ее крепкий и толстый ствол был непохож на привычные Книгочею корабельные сосны, крона которых всегда начинается только высоко в небе. У этой сосны ветви опускались до земли, образуя своеобразный шатер из порыжевшей хвои. Шедув стоял неподвижно, не отводя глаз от сосны. Его правая рука была чуть отведена в сторону, очевидно, подавая предупредительный знак друиду и преграждая ему путь. Осторожно выглянув из-за плеча своего спутника, Книгочей заметил, что далее, за сосной, их тропинка продолжается и после пары изгибов скрывается в ближайшей рощице. Как выросло посреди крепко утоптанной тропы такое большое и явно немолодое дерево, почему тропа за ним появляется вновь, и самое главное - почему нигде не видно следов вокруг этого дерева - было непонятно.

Неожиданно возле сосны раздался резкий и высокий крик, одновременно и птичий, и звериный, похожий и на возмущенное карканье, и на визгливое тявканье. Книгочей даже вздрогнул - такие звуки не издают даже болота в стране чуди по ночам, а ведь старые торфяники - это неисчерпаемый кладезь всяких таинственных шорохов и странных криков неведомых существ. Шедув же повел себя неожиданно: он закрыл глаза, а руки сложил перед грудью лодочкой, почти касаясь солнечного сплетения прижатыми друг к другу большими пальцами. Затем он медленно развел руки в стороны, устремив их на подножие сосны ладонями вперед. В желтой хвое у самой земли что-то зашуршало, сосна качнулась, и раздался тот же самый странный крик, в котором Книгочею теперь послышались угрожающие нотки. Отпущенник тут же открыл глаза и крестообразно сложил руки на груди.

- Выходи, варг, - негромко проговорил Шедув и обернулся к Книгочею, приложив палец к губам, - молчи, мол.

- А ты повтори ещё раз! - раздался из-за дерева вкрадчиво-ироничный голос, нечто среднее между мужским и женским, если сравнивать его с человеческим. Но, честно говоря, сравнивать было нелегко: тот, кто прятался за деревом, выговаривал слова, непривычно для человеческого уха растягивая гласные буквы, словно позевывая, и тут же коротко взлаивая перед взрывным "эр". Каким образом существо при таком выговоре умудрилось в нескольких словах ещё и добиться разных оттенков интонации, для Книгочея было непостижимо.

- И у меня останется только одна попытка? - по-восточному бесстрастно ответствовал Шедув. - Не надейся, нежить, я знаю твое имя.

- И кто же я, по-твоему? - осведомилось невидимое существо, и Патрик опять к своему удивлению уловил не только вопросительную, но и тревожную нотку в мягких горловых звуках.

- Кицунэ, - коротко бросил Шедув и, чуть не задев Книгочея правой ногой, принял боевую стойку: ладони ребром параллельно одна другой, словно отпущенник собирается стряхнуть с них прилипший песок, голова полуопущена, вес тела переброшен на отставленную назад правую пятку. "Вот тебе раз", досадливо промелькнуло в голове Книгочея. "И после смерти придется драться, да ещё голыми руками?" Привычно пошарив рукой за поясом, Патрик не обнаружил там никакого оружия и, вспомнив, где он находится, и что с ним приключилось, шагнул назад и в сторону, прикрывая отпущеннику правый бок.

Сосна задрожала всем своим огромным стволом, с её верхушки посыпались игольчатые стрелки старой хвои, и из-за дерева на тропинку грациозно, чуть ли не пританцовывая, вышло существо, удивительнее которого Книгочею в своей жизни видеть ещё ни разу не довелось.

Патрика никогда особо не трогали и не пугали сущности явно нечеловеческой наружности. Он считал, что любой монстр, даже обитатель самого страшного сна, все-таки всегда естествен в своей необычности, чуждости человеку, потому что любой человек для любого другого чудовища или даже обычного лесного кролика тоже чаще всего выглядит монстром, да ещё каким! Но чтобы существо настолько совмещало в себе черты человека и животного - такого Книгочей не встречал даже у варгов и прочих оборотней-вервольфов. А их он немало повидал за годы служения, место которого Патрик всегда держал в тайне даже от друзей, кроме, пожалуй, только Симеона.

Перед ними была кицунэ - лисий человек. Черты её лица больше всего напомнили Патрику смазливые физиономии тех порочных личностей, что делили страсти с себе подобными. Однако у лисьего человека жесткие мужские черты настолько плавно переходили в мягкость женского обличья, что приходилось думать о совершенно новом существе, возможно, соединяющем в себе и мужские, и женские свойства. К тому же это двойственное человеческое обличье было настолько органично спроецировано на звериную наружность крупного, матерого лиса, что если долго смотреть на кицунэ, голова могла пойти кругом. На этом, собственно говоря, и была построена магия человека-лисы: удивить, вскружить голову естественностью сказки, чуда, которое только что вышло на лесную тропу перед тобой из старинных легенд и детских страхов, смешанных с острым, сладким ядом запретной тайны.