Елена Романова - Агент нокке, или на войне как на войне

Однако сам Максим не видел в двенадцатилетнем мальчишке, который выглядел на все четырнадцать, ни демонического обаяния, ни ангельского смирения. Этот истощенный и напуганный, постоянно голодный на ласку, ребенок умел много из того, о чем обыватель даже и не подозревает. Мог подозвать к себе алюминиевую кружку, как щенка. Мог захлопнуть окно, легонько дернув худеньким плечиком. Мог даже запросто поболтать с удавом, которого оставили на минутку цирковые артисты, (огромная змея свернулась клубочком у ножек кровати, положив свою пугающую морду на подушку, рядом с лицом мальчишки). А растрепанный воробышек что-то чирикал ему, присев на спинку кровати и испуганно косясь на огромную змею. Но жизнь его от этого проще и веселее не стала. Телепатия не спасала его отца от предательства, а мальчика от сиротской доли. И боль он испытывает также, как и любой другой на его месте. И кровь у него красная, а не зеленая. Они очень привязались друг к другу.

После общения с тетей Любой у Ника портилось настроение и тянуло на философию.

Потирая руку после очередной капельницы (она была вся в синяках и очень сильно болела – сосуды под кожей были тонкими и быстро лопались, приходилось снова колоть, иногда по пять шесть раз).

Маленький нокке все время мучился одним и тем же вопросом: "Почему я?". Он напряженно думал, за что же его так жестоко наказывает судьба: почему убили именно его родителей, почему разорили именно их поселок? Кто виноват в этом? Как так случилось, то он остался совсем один?

Ник поделился переживаниями со своим взрослым другом. Дядя Максим высказал свое мнение на этот счет.

Он говорил, что фашисты хотят везде установить свой "новый порядок". С волшебной страной они также не станут церемониться. Конечно, один или два отряда штурмовиков будут уничтожены, не успев понять, где находятся. А если они полезут изо всех щелей, как тараканы? Магия и техника волшебного мира несла бы смерть и разорения по всем доступным мирам.

– Твои родители очень любили тебя, малыш, но не могли нарушить присягу, – успокаивал мальчишку взрослый мужчина, – Они ценой своей жизни выполнили долг перед родиной. Это была их плата за бездействие и равнодушие ваших руководителей.

И ты, Ника, тоже молодец. Они сверху глядят на тебя и гордятся тобой.

– Правда?! – мальчишка схватил руку взрослого дядьки и долго не отпускал. Он все это и сам знал. Но как приятно услышать добрые слова об умерших родителях от взрослого и очень умного дяденьки, которого все уважают. Вскоре он заснул и спокойно проспал всю ночь.

К Максиму приходила женщина, которая излучала доброту и сочувствие. Она была в интересном положении. Она приносила вкусные пирожки и ласково ворковала с мужем.

Ника она тоже не обижала. Скоро между этими любящими людьми пролягут страшные километры военной разлуки. И снова ей придется ждать… Будут короткие письма по разрешению центра, мимолетные встречи под наблюдением своих и чужих.

Мальчишка глядел на них и вспомнил маму, которая тоже так ждала папу, уходившего в ночь. И украдкой плакала на кухне, когда думала, что дети ее не видят. Или что-то лопотала про суп, оставшийся на плите (она его сроду не варила).

Когда Нику разрешили двигаться, он мало помалу перезнакомился со всеми пациентами и сотрудниками. Мальчишка стал всеобщим любимцем. Все они старались побаловать его. Со всеми ребенок находил общий язык – и с офицером-подводником, и с суровым, степенным сибиряком, и с шустрым одесситом. Каждому хотелось побаловать и приласкать ребенка, перекинуться с ним парой фраз.

Однажды Максим застал Ника в подавленном состоянии духа. Он лежал молча, отвернувшись лицом к стене. Его губы дрожали, глаза опять переместились на мокрое место. Мальчишка не отвечал на приветствия, не смеялся над шутками.

В коридоре разорялась тетя Люба, которая клялась, что умывает руки и предпочитает сутки простоять за операционным столом, чем возится "с этим щенком, который навязался на мою голову". Левая рука была перевязана – тетушка умудрилась сломать иглу, которую пришлось извлекать, разрезав кожу и мышцы в нескольких местах. Ника держали несколько офицеров, уговаривали потерпеть. Все это длилось около получаса, пока молодой хирург Михаил Андреевич (который в студенчестве подрабатывал здесь же санитаром) не удалил эту злополучную иглу.

Мальчику показалось, что прошла целая вечность. Он был очень бледным, его шатало.

Трофим Егорыч, тот самый офицер-сибиряк, еле довел измученного и уставшего от переживаний Ника до его кровати.

Старую медсестру возмутило то, что мальчишка позволил себе при этом пару раз вскрикнуть от боли. Пожилая женщина почти всю свою сознательную жизнь жила одна (не считая восьми эпизодов замужества – общей продолжительностью около десяти месяцев). У нее выработалась стойкая аллергия на юность. Любой парень, любая девушка вызывала у тети Любы приступ негодования. "В наше время" и трава была зеленее, и вода мокрее. Девушки были порядочными, юноши честными, дети воспитанными. Любой ребенок вызывал у нее приступ депрессии. Ника старая медсестра люто ненавидела. И она прилюдно высказало свое мнение о нем:

– Нечего с ним возиться! Еще давай разревись, неженка! Нечего было дергаться!

Тоже мне герой! Плачет как девчонка, притворяется, будто больно! И не больно тебе, не выдумывай! Нечисть ушастая! Таким как ты одно лечение – пуля в лоб или лопатой по затылку! Нечего на тебя лекарства переводить! Да если бы не Николай Иванович!!! Возится тут с тобой! Диссертации тут пописывает – диссертмахер! А мы, простой народ, страдаем, И папаша твой такой же… И мамашка твоя…

И еще тетенька на всю больницу выкрикивала свое мнение о некоторых разумных существах, типа Ника, и что с ними надо делать. Заслуженная представительница простого народа не обращала внимания на осуждающие взгляды солдат и офицеров, а сам мальчик потемнел лицом и замолчал, сдерживая слезы. Он чувствовал себя одиноким и обманутым. И еще сильно болела рука.

Вечером Ник наконец-то заговорил:

– Со мной возятся только из-за моих способностей, – дрожащим от слез голосом, спросил мальчик, – если бы не они, меня бы бросили умирать там на реке. И никто бы не подошел!!!

– Кто тебя сказал такую глупость, – опешил Максим, – не иначе, как Любовь Наумовна опять распустила свой змеиный язык. Болтает, что попало, а ты слушаешь.

– Можно подумать, она не права.

Дядя Максим рассказывал, как за него беспокоились его друзья. Алешка, Настя и ее брат Саша каждый день осаждали Николая Ивановича, пока мальчик был без сознания.

И теперь приходят каждый день, а ведь у них своих дел полно. Папа Маринки и ее мама доставали лекарства для больного Ника. Петр Сергеевич с Дашей по очереди дежурили у его постели. Потом взрослый мужчина напомнил о его первых днях в России. Про то, как ему помогали, как его лечили, чем ради него рисковали. И не требовали ничего взамен. Помогали просто потому, что не могли не помочь ребенку, который нуждается в помощи. Взрослый друг напоминал, что друзья его любят просто за то, что он есть.