Михаил Белов - Экспедиция инженера Ларина

— Ну что ж, — сказал Усков, посоветовавшись с каиитаном «Ястреба». — Вся надежда на вас. Сумеете до прилива заделать пробоину?

— Думаю, справимся, — ответил Вершинин.

— Откровенно говоря, — обратился Усков к Ларину, — не верил я, Василий Михайлович, в ваши костюмы. Думал, так, пустяки. А оказывается, дельная и необходимая морякам штука…

Ларин слушал рассеянно. В эту минуту он думал о Поленовой. Видимо, не надо было принимать её на работу в экспедицию. Удастся ли Соболеву спасти её? Ведь в баллонах давно кончился запас воздуха.

Описав дугу по бухте, моторка остановилась у каменных ворот. Саша оглянулась.

— Где же Соболев?

— Вон, — Щербань кивнул головой на пузыри, лопавшиеся на поверхности воды.

— А что он там делает?

— Наверное, преподаёт урок бокса, — со смехом сказал Щербань.

Под водой творилось что-то неладное. Может, Соболев нуждается в помощи? Заметив баллон с воздухом, Саша спросила:

— Это для меня?

— А для кого же?

— Накиньте мне его на спину;.

Саша натянула маску и прыгнула за борт.

— Осторожно! — крикнул Щербань.

Но Саша уже не слышала этого сердитого окрика. Очутившись под водой, она быстро поплыла туда, где вилось ожерелье из пузырьков, и скоро увидела силуэт пловца. Ещё два-три сильных гребка — и глазам её представилась удивительная и жуткая картина: Вася Соболев вёл отчаянную драку с осьминогами. Ещё учась в школе, Саша в каком-то заграничном кинофильме видела, как спрут напал на женщину. Он схватил её своими щупальцами и притянул к себе. Бесстрашный искатель жемчуга убил морского злодея и освободил женщину. В романе Виктора Гюго «Труженики моря» говорится, что спруты высасывают, выпивают человека. А лет пять назад в газетах писали о поединке водолаза с гигантским осьминогом.

«Хорошо, что на моём пути не встречались эти подводные злодеи», — невольно поёжилась Саша, подплывая к Соболеву. Проход был узкий, и повсюду на скалах ворочались осьминоги. Соболев, видимо, был зол на этих тварей, потому что ни одну из них не оставлял в покое. Руками он срывал маленьких, они извивались, стараясь вырваться, и, когда это удавалось им, удирали вприпрыжку, выбрасывая струйки чернильной жидкости.

«Сумасшедший какой-то», — подумала Саша, наблюдая за сражением.

Соболев подплыл к громадному спруту и, схватив его за щупальце, полоснул ножом. Но почему спрут не охватывает Соболева своими страшными «руками»? Да он же трус, оказывается! Это открытие изумило Поленову. Соболев между тем продолжал своё дело: он отхватил ещё одно щупальце. Спрут, вместо того, чтобы пустить в ход своё оружие, пальнул в него жиденькой струёй чернильной жидкости и сорвался с насиженного места. А Соболев уже подплывал к следующему осьминогу и с остервенением кидался на него.

«Что же это такое? — всё больше удивлялась Саша. — Почему паника среди морских жителей?» Завидев грозного противника, осьминоги сразу же пускались в постыдное бегство, забирались в расщелины. Соболев скоро освободил весь проход и с видом победителя проплыл по нему несколько раз.

— Ну и будет тебе взбучка, — засмеялся он, когда они поднялись в шлюпку и сняли маски.

— Пусть, — тряхнула головой Саша. — Заю теперь я знаю, в чём моё призвание…

Щербань завёл подвесной двигатель, и моторка выскочила в океан.

ГЛАВА 17 ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО

Океан замер под прозрачным утренним небом.

«Ураган» и «Ястреб» стояли рядом. На палубах не было видно ни души. Но вот почти одновременно раздались два пронзительных свистка. Суда ожили. Заработали лебёдки. Через полчаса «Ураган» и «Ястреб» снялись с якорей и медленно стали удаляться от острова. Сначала они шли одним курсом, потом «Ураган» басовитым гудком распрощался с «Ястребом» и круто повернул на юг. Остров был виден в течение полудня, к вечеру он уменьшился до едва заметного голубого мазка в северо-восточной части безбрежного Тихого океана.

В кают-компании заканчивался ужин.

— Ну, что же вы решили? — обратился Ларин к Вершинину. — Поговорили с людьми?

— Вся команда горячо поддержала наш комсомольский почин. Только вот Щербань с Новиковым…

— Слушайте, Вершинин, бросьте, — сверкнул глазами Щербань. — Достаточно из меня кишки выматывали!

— Вымотаешь у вас! С вами разговаривать — два куля соли надо съесть.

— Я, кажется, ясно объяснил вам, — продолжал Щербань, не обратив внимания на реплику Вершинина. — Могу ещё раз повторить. Я согласен соревноваться за быстрейшее освоение новой техники, за перевыполнение экспедиционного плана. Машины в мою вахту будут работать с точностью швейцарских часов. А насчёт того, как жить, как провести свой досуг, — извините, соревноваться не желаю. И вообще объясните мне, пожалуйста, что значит жить по-коммунистически?

— Я вам с Новиковым целый час объяснял. — Вершинин налил себе стакан чаю, в задумчивости провёл рукой по мягким волосам и устало, монотонно продолжал: — Жить по-коммунистически — прежде всего значит всегда быть морально стойким…

— Опять лекция, — поморщился Щербань. — Вы что, думаете газет мы не читаем, радио не слушаем?

Вершинин покраснел. Щербань попал в самое больное место: была у третьего помощника слабинка — любил поучать.

— О чём вы спорите? — Усков посмотрел на Щербаня. — Мы все слышали, Николай Петрович, как вы в прошлый раз говорили об облике человека будущего. Но вы глубоко заблуждаетесь. Со временем вы сами убедитесь в этом. Специалистом не так уж трудно стать — вон сколько институтов в стране, а вот настоящим человеком сделаться — куда труднее и сложнее.

— Это я понимаю, Иван Константинович, — наклонил свой чуб Щербань. — Но нельзя же всю команду «Урагана» стричь под одну гребёнку. Я, например, не хочу заниматься художественной самодеятельностью.

— А кто вас заставляет? — спросил Ларин.

— Кто? Вершинин, конечно, — Щербань бросил насмешливый взгляд на третьего помощника. — Через художественную самодеятельность он хочет приобщить моряка к искусству.

— Сейчас проверим, — сказал Ларин, принимая от Вершинина проект договора. В кают-компании некоторое время царило молчание. Потом Ларин поднял глаза на Щербаня. — Проект договора вполне, вполне приемлем. Ознакомьтесь, Иван Константинович. Я с радостью поставлю свою подпись под договором. Только вот об искусстве и творчестве Вершинин толкует не то что неправильно, а скорее однобоко, немного упрощенно, что ли.

— В чём эта упрощенность? Я не согласен с вами, Василий Михайлович.