В. Бирюк - Пристрелочник

Вот представьте: есть у вас сосед. Козел вонючий. И он — прискрыпался не по делу. А вы ему — от души по рогам. Он и копыта откинул.

Нехорошо. Но — заслужил. Теперь надо правильно сообразить, чтобы не влететь на много. А по душе… ну чище же стало! Козлом — меньше!

Это — истинно, когда вокруг современники. А вот попандопуло…

Я ж будущее прозреваю! Туманно, мутно, некачественно, но… Я же вижу «эстафету поколений»! Происходящих «от семени его». Вот мы троих козлов завалили, и три ветки, по 30–40 поколений в каждой, исчезли. Возможно. Я ничего гарантировано сказать не могу! Но… Вдруг вот этот «чудак с копьецом» — предок Козьмы Минина? В каком-нибудь там… шешнадцатом колене? Нет, конечно, Русь — людьми богата.

«Свято место — пусто не бывает» — русская народная мудрость.

Будет и Минин, и Козьма, и всенародное ополчение. Но… а вдруг у здешнего Козьмы не хватит красноречия? Или сумасшедшей храбрости, когда он:

«взяв с собой ротмистра Хмелевского и три дворянских сотни, переправился через Москву-реку и выступил в сторону Крымского двора».

Нуклеотид какой-нибудь в цепочке генов — не тот? Или, там, зрение ослабело с годами, быстрее, чем в РИ? И литовскую роту заметил с опозданием…

Убивая одного современника — убиваешь одного. Убивая предка — убиваешь его прямых потомков. И меняешь свойства множества других людей, как-то, косвенно, «потомственных» этому. Какую-то девку когда-то не за того замуж выдали. Генная цепочка перестаёт воспроизводится. И на её место придёт что-то иное. Лучше-хуже… представления не имею. Просто здешний Козьма даст в морду какому-то… — кому не дал в РИ. А Трубецой увидит и передумает. А Ходкевич соберётся и ударит…

И эти последствия невозможно предусмотреть! Одна надежда: «Свято место — пусто…».

Так, это я уже…

Раз не могу посчитать — нефиг об этом и думать. Проще-прощее, попандопуло!

Да они сами виноваты! Они первыми «перешли от слов к делу»! Руки распускать начали, чужое себе забирать… Но ударил-то первым я.

Про три стадии эскалации конфликта на Руси — я уже рассказывал. И дело не только в суде Боголюбского, куда может пойти разбор инцидента, но в ощущении внутренней правоты и законности действий.

«Соблюдать закон — прибыльнее» — бандитская мудрость из пост-дико-капиталистического периода.

Как-то я… в растеряшках.

Чуть в сторонку отошёл, кликнул ближников:

— Что будет дальше?

Чарджи стоит, не присаживается, головой крутит, на тот берег, за Оку смотрит.

— Что, хан, углядел чего?

— Если они не дураки, то вон там, где протока из их озера, должна быть третья лодка.

Ещё один мой прокол. Увёл бы послов наверх — соглядатые не сразу бы поняли. А так… ребята мои ещё и лодки мещеряков перетряхивают, на берег вытаскивают — издалека видно.

Точно, вон ещё один ботник вдоль дальнего берега наяривает. Перехватить — не успеть. В камыши за хвост Гребнёвских песков ныркнул.

Вдоль левого берега Оки, напротив моих Дятловых гор, лежит длинный остров — Гребнёвские пески. Много позже через его нижний конец поставят Канавинский мост. А пока, прямо по линии этого моста, имеется протока. Довольно длинная — версты в две-три, вторым концом выводит в то самое Мещерское озеро.

«Предупреждён — вооружён» — давняя мудрость. Только что я вооружил своих противников.

— Дык известно что. Свара будет. Со шкодой. (Это Ивашко вносит в мои, побулькивающие от этнографии и дипломатии с гумнонизмом и интернационализмом, мозги, нотку примитивного крестьянского здравого смысла. На основании собственного немалого опыта).

— Эт чегой-то?! Чегой-то?! Потолкуем-покалякаем, они на нас наедут, мы им по сопаткам дадим, чем богаты — похвастаем, они — своё выставят, пошумим-потолкаемся… Да и помиримся. Хотя, конечно, ты их, воевода… обидел. Три упокойника… и на остальных бесчестье… Вона, раком на песочке стоят… Опять же, они ж послами пришли… А мы их… Но — не беда. Поговорим… виру, конечно… потом на торгу — втрое вернём… Потихоньку-полегоньку… приголубим… Ещё из рук твоих — есть будут! (Николай излагает коммерческое представление о дальнейшем развитии событий).

— Не балаболь. «Русской Правды» на них нету. Они ж «подручники», а не суздальские. Суд у них свой. По их старине. «Кровь за кровь». За трёх своих жмуриков они от нас троих потребуют. Вон его — точно. (Ивашко кивает на Салмана). Потом подарки. Богатые. А уж потом торг. Да и то — втрое… не скоро. Кто лёг да хвост поджал — с чего ему платить? И так взять можно.

Народу вокруг много. Молодёжь и новосёлы помалкивают: «поперёд батьки в пекло не лезь». И мои ближники молчат: привыкли не перебивать. Спор ведут самые мои старшие слуги — Ивашка с Николашкой. Спорят они всегда, с первых дней своей службы у меня. Давняя наша традиция: воин и купец видят разное.

Это было хорошо там, на Руси. А здесь… мне остро не хватает новых идей, взглядов, смыслов. Не хватает местных. Кто знал бы здешние обычаи, мог бы предвидеть реакцию туземцев…

Сплошное болото. Непонятево.

И спросить не у кого. Не так: спросить — есть, но ответ будет… недостоверный. Тогда… тогда сам. По собственным, абсолютно не пристебайским к текущему моменту, понятиям. Но — с учётом средневековой специфики.

— Так. Всё забыть, слушать сюда. Первое. Ноготок, возьми среднего, хмыря-жадину. Отведи… вон, в сарайчик. Расспроси. Сколько их, какое оружие, где стан, где наших рыбаков держат. Не стесняйся — мне он больше не нужен.

— Ваня, ежели пленного запытать… это ж не случай, вроде ненароком схлестнулись, это ж…

— Николай, не суетись. Своих людей я не отдам. Пляши от этого. Второе: «Русской правды» на них нет — вирой не обойдёмся. Значит — вражда. Забудь про торг — думай про войну. Как сделать её хорошо. Чтобы ворогов не осталось вовсе. Понятно? Третье: наших надо от мещеряков высвободить. Итого: меняем. Потом — истребляем. Думайте — как.

Дальше… народ у меня сообразительный. Насчёт «резаться» — вполне. Сорвали ребят с работ, собрали Пердуновскую хоругвь, добровольцы сбегали лодочкой за Гребнёвские пески — проверили отсутствие остатка дозорных.

Тут уже и хмырь у Ноготка в руках разговорился. Стан мещеряков стоит на середине южного берега озера. Там к нему подходят отроги единственной здесь горки. Место сухое, но у воды. Народу было десятка три. Оружие — охотничье, не боевое. В смысле — нет доспехов, мечей. Они ж на рыбалку шли! Сам посёлок сильно южнее, вёрст двадцать. Там — бабы да детвора. Под полторы сотни голов. Виноват — душ. Крещённые же!

Ну и пошли мы, «рядами и колоннами». В смысле: два ботника идут то — рядом, то — колонной, то этим… уступом.