Генри Олди - Клинки Ойкумены

– Переживут. Мы им не мальчики на побегушках.

– Я бы не хотел конфликта…

– В Ойкумене все слева подрабатывают. Чем мы хуже?

Гиль мог бы рассказать, чем заканчиваются «левые заработки». Из-за частных расследований он вылетел со службы. А ведь вероятность, что об этом узнает начальство, выглядела чистым мизером… Но мар Фриш благоразумно промолчал: сейчас делиться печальным опытом с коллегами было не в его интересах.

– Опомнитесь! Нашему товарищу спасли жизнь!

– Думаю, наш товарищ уже оценил степень риска.

Имен и прозвищ вслух не произносили. Если же кто-то, забывшись, брякал лишнего, умная программа автоматически трансформировала личные данные в нейтральное «наш товарищ». При встречах лицом к лицу это служило неистощимым источником для шуток.

– И что?

– И счел ее приемлемой. Если рейс оплатят по норме, я согласен.

– Вот! Я ж говорю, лишний грошик…

– Личные мотивы не должны ставить под угрозу общее благо. Мнения разделились. Что скажешь, наш товарищ? У тебя есть аргументы?

– Есть, – сказал гематр Гиль Фриш. – Я так хочу.

В вирте повисла потрясенная тишина.

Он очень устал.

На обратном пути Диего тысячу раз пожалел, что согласился воспользоваться экипажем дона Васко. Словно беря реванш за проигранную дуэль, раненый всю дорогу вел себя самым отвратительным образом. Молодой артиллерист с каждым оборотом колеса превращался в старика: вредного, сварливого, оскорбительно надменного. Казалось, дон Васко хочет спровоцировать попутчика на новую дуэль, авансом – едва, значит, встанем на ноги, сразу и сойдемся. Диего терпел, кусая губы. Слава Богу, доверенный слуга Васко д'Авилькара и впрямь был молчуном с лицом дубового идола и чувствительностью коновязи. Скажи Мануэль хоть слово – да что там слово! – фыркни он невпопад, скриви рот в мимолетной ухмылке, и маэстро за себя бы не поручился.

Очень уж накипело.

На площади Трех Генералов он выпрыгнул на мостовую. До дома еще оставалось далековато, маршрут экипажа, о чем Диего прекрасно знал, лежал в удобном направлении, но выдерживать присутствие дона Васко маэстро больше не мог. Холодно откланявшись, Диего нырнул в ближайший переулок – и пошел мерять шагами квартал за кварталом, чувствуя, как раздражение колючим ежом ворочается в сердце.

Он думал, что ходьба успокоит его, и ошибся.

Зимой Пераль-младший отказался от квартиры на улице Сан-Бильдоа, которую снимал третий год подряд, в пользу другой квартиры, поменьше, зато расположенной прямо над новым залом для фехтования. Это сэкономило малую толику эскудо: частью высвободившиеся деньги пошли на аренду зала, и без того съедавшего почти весь заработок, частью – на смену гардероба. Напротив нынешнего жилья, в полуподвале трехэтажного здания, размещалась харчевня тетушки Каэтаны – заведение дешевое, но чистое.

Домой идти не хотелось. Маэстро нырнул в харчевню, удивительно пустую для позднего вечера – звездного часа пьянчуг – и сделал заказ по-солдатски: кувшин крепкого.

– Что подать на закуску? – спросила тетушка.

Диего задумался:

– А поруби-ка мне лука…

Дважды объяснять не пришлось. Вдова флотского бомбардира, тетушка Каэтана отлично знала, чего хотят солдаты, когда у них на душе кошки скребут. Вскоре на столе перед маэстро образовалась вместительная миска с луком белым, желтым и красным, нарезанным полукольцами. Вся эта радость была щедро залита оливковым маслом с уксусом, а сверху умница-тетушка покрошила еще лучка, на сей раз зеленого. Рядом с миской, выпятив треснутый поджаристый бочок, лежала краюха черного хлеба, густо посыпанного солью.

– Неси весь каравай, – рассудил Диего. – И солонку отдельно.

Вино пахло плесенью. То, что в более дорогих выдержанных сортах делалось предметом наслаждения знатоков, в дрянном винце тетушки скорее отпугнуло бы ценителя. Впрочем, Диего сейчас пребывал в настроении напиться, как сапожник, а не рассуждать о букетах и ароматах. Крепость, господа! Солдаты крепость берут, а не любуются ею издали.

Кувшин быстро опустел, пришлось брать второй.

Харчевню маэстро покинул минут через двадцать после того, как колокол на звоннице церкви Святого Случая пробил полночь. Настроение вряд ли улучшилось; скорее утонуло в мутном омуте хмеля. Пистолетный ящик он забыл под столом, но нисколько не волновался: умница-Каэтана приберет и сохранит до следующего визита. Завтра сплю до полудня, сказал себе Диего. Учеников у меня нет: в смысле, завтра никто в зал прийти не должен, а к маркизу де Кастельбро я больше не ходок. Задаток мы, дружище, отработали с лихвой; если маркиз сочтет нужным, пришлет нам остаток гонорара с посыльным.

Не сочтет – ну и черт с ним!

В зале было темно. Зная наизусть каждую пядь паркета, каждый угол мебели и расположение манекенов, маэстро не нуждался в свете, чтобы подняться наверх, в спальню. Он бы без труда сделал это слепым, глухим, пьяным в стельку, но чутье, дитя кровавых лет войны, остановило Диего на половине пути. Слегка покачиваясь, он сообразил, где находится ближайшая стойка с оружием, прикинул время, которое понадобится ему, чтобы вооружиться, отбить возможное нападение от окна, плотно закрытого шторами, и в ответ атаковать самому – все это одними навыками, памятью мышц и сухожилий, без помощи рассудка, мирно дремлющего на дне выпивки.

Сейчас он убил бы, не понимая, что убивает.

Глаза мало-помалу привыкали к темноте. Щурясь, с трудом сдерживая отрыжку, Диего различил силуэт незваного гостя. Ну да, вот ты, красавец – между ростовыми манекенами, у буфета, где маэстро держал графин вина, сильно разбавленного водой, и два-три лимона. Случалось, после занятий ученики хотели пить. Кислое утоляло жажду быстрее обычной воды. В пекло кислое! В ад все графины мира! Кто же ты, сеньор? Вор? убийца? призрак?!

Кивер с султаном. Ментик на плече.

Гусар?!

– Зал закрыт, – сказал Диего. – Приходите завтра.

Язык, будь он проклят, заплетался.

– Господи, – шепотом откликнулась тьма. – Хвала тебе, Господи…

Голос сорвался: похоже, у гусара тоже имелись проблемы с речью. Диего не двигался с места, вспоминая: запер он зал, уходя на дуэль, или забыл? Сейчас это не имело никакого значения, но почему-то представлялось очень важным. Ноздри маэстро затрепетали, уловив слабый запах пота. Гусар чего-то боялся или пребывал в возбуждении. Знакомый запах, отметило чутье. Да ну, вяло буркнул рассудок. От нас, небось, тоже луком несет – боже сохрани!

– Я не беру учеников по ночам. Приходите утром…

– Господи! Живой…

– Господь, – с мрачным юмором пьяницы согласился Диего, – вечно жив. В отличие от нас, смертных. Что вы здесь делаете, наконец?