Джон Уиндем - Золотоглазые

— Это он, — сказал человек, глядящий на экран из-за плеча шкипера.

Шкипер раздраженно отмахнулся.

— Конечно же, он. Неужели ты надеялся встретить что-то другое, кружащееся в космосе как пьяная сова? — Он на миг внимательно вгляделся в экран. — Никаких сигналов. Все люки закрыты.

— Вы думаете, существует шанс, шкип?

— Что? Прошло столько времени! Нет, Томми, не может быть и тени сомнения. Мы идем туда только для очистки совести.

— Как мы проникнем внутрь, шкип?

Шкипер следил за вращением Фалкона.

— Что ж, они потеряли управление, но я считаю, если мы сумеем зацепить его кабелем, то сможем осторожно подтянуть к себе, как большую рыбу. Правда, придется попотеть.

И пришлось. Пять раз магнит, посланный со спасательного корабля, срывался, не произведя захвата. Шестая попытка оказалась более успешной. Когда магнит проходил вблизи Фалкона, на миг выключился электрический ток. Магнитный захват изменил курс и оказался в непосредственной близости от корабля. Когда он его почти коснулся, подали питание, захват рванулся вперед и, словно рыба-прилипала, приклеился к борту корабля.

Затем последовала долгая игра по захвату Фалкона. Постоянно сохраняя натяжение каната между двумя кораблями (не слишком сильное) и удерживая корабль от закручивания, спасатели медленно подтягивались к Фалкону. Трижды корабль срывался, но, наконец, после долгих изнурительных часов хитрых маневров спасателей, беспорядочное движение Фалкона свелось к спокойному вращению. До сих пор на его борту не чувствовалось и намека на жизнь. Спасательный корабль подошел ближе.

Капитан, третий офицер и врач забрались в скафандры и вылезли наружу. Они направились к лебедке. Капитан перекинул петлю троса через корабль и затем привязал оба его конца к своему поясу. Он лег, держась за кабель обеими руками, и, резко оттолкнувшись, заскользил в открытый космос. Остальные последовали за ним по натянутому кабелю.

Они собрались у входного люка Фалкона. Третий офицер извлек из своей сумки рукоятку. Он вставил ее в отверстие и начал вращать до тех пор, пока не удостоверился, что внутренняя дверь переходной камеры закрыта. Когда он довел рукоять до упора, и она перестала вращаться, он вставил ее в следующее отверстие. Это должно было привести в действие насосы, откачивающие воздух из переходной камеры — если, конечно, там был воздух и если до сих пор оставался ток для работы моторов. Капитан приложил микрофон к борту корабля и прислушался. Он уловил легкое жужжание.

— О’кей. Работают, — сказал он.

Он подождал, пока жужжание не прекратилось.

— Отлично, Открывай, — приказал он.

Третий офицер снова вставил рукоять и повернул ее. Главный люк открылся вовнутрь, образовав на сверкающей поверхности борта темный провал. Несколько секунд все трое мрачно всматривались в отверстие. Наконец, с угрюмым спокойствием капитан произнес:

— Ладно, пошли!

И они осторожно и медленно двинулись в темноту, прислушиваясь, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук.

Третий офицер прошептал:

Тихо, как в звездном небе,Лишь только сон средь одиночества холмов…

Капитан перебил его:

— Как воздух, док?

Доктор взглянул на свой анализатор.

— Нормально, — сказал он несколько удивленно. — Давление на несколько унций ниже нормы, и только. Он принялся отстегивать свой шлем. Остальные последовали его примеру. Отвинтив крепления, капитан поморщился.

— Не нравится мне все это, — сказал он встревоженно. — Пошли, посмотрим, что там.

Он направился к комнате отдыха. Остальные осторожно последовали за ним.

Сцена была немыслимой и ошеломляющей. Хотя вращение Фалкона прекратилось, все незакрепленные предметы внутри него продолжали кружиться, пока не натыкались на какую-нибудь твердую преграду и, отскочив от нее, мчались в другом направлении. Получилась какая-то мешанина из всевозможных предметов, медленно плавающих и сбившихся в кучи.

— Как и следовало ожидать, здесь никого нет, — сказал капитан, — Док, как вы думаете…

Он замолчал, уловив странное выражение в глазах доктора, и проследил за его взглядом. Доктор уставился на плывущие обломки. Среди паривших книг, жестянок, игральных карт, ботинок и разного хлама его внимание привлекла какая-то кость. Она была обглодана и перерублена пополам.

— В чем дело, док? — окликнул капитан.

Доктор обернулся, взглянув на него невидящими глазами, и снова уставился на плавающую кость.

— Это, — сказал он с дрожью в голосе. — Это человеческое бедро.

Очень долгое время, пока они рассматривали чудовищные останки, на Фалконе царила полная тишина. И вдруг раздался звук… Звук был высоким, тонким, дрожащим и очень чистым человеческим голосом.

Трое недоверчиво посмотрели друг на друга, услышав:

"Спи-усни, дитя,На вершине деревца.Когда ветер налетит.Закачает колыбель…"

Алиса сидела на краю койки, чуть покачиваясь и прижимая к себе ребенка. Он смеялся и тянул маленькую ручку, стараясь коснуться материнской щеки, а женщина пела:

"…ветка обломается,колыбелька свалитсяпрямо вниз…"

Щелкнули двери, и песня оборвалась. Алиса безумно уставилась на вошедших. Ее лицо походило на маску, кожа обтягивала кости. Какое-то время оно ничего не выражало. Наконец, по нему пробежала тень понимания. Ее глаза загорелись, губы скривились в улыбке.

Она отвела руку от ребенка, и тот повис в воздухе, гукая и улыбаясь. Она запустила руку под подушку и вытянула оттуда пистолет.

Черный остов пистолета казался громадным в ее невероятно худенькой ручке, когда она направила его на людей, застывших в дверном проеме.

— Посмотри, детка, — сказала она. — Посмотри сюда… Это же еда. Наша любимая еда…

Контур сочувствия

Пролежав пять дней в больнице, Жанет смирилась с тем, что сиделка у нее робот. Сначала она удивилась этому, потом попыталась принять это, как должное, и, наконец, убедилась, что Джеймс отличный робот и у него немало замечательных качеств. Это принесло ей облегчение. Почти у всех ее друзей был домашний робот. Они говорили, что это прекрасное приобретение. Женщины вообще считали, что лучше иметь робота, чем автомобиль. Мужчины были несколько иного мнения. Не дело не в этом. Жанет заметила, что в последнее время ее приятели начали над ней посмеиваться, считая чудачеством ее чрезмерные хлопоты по дому и усердие, с которым она выполняла домашнюю работу. То, их что она тратила целый день, робот мог бы сделать за несколько часов. Заметила она, что и Джордж стал нервничать, заставая ее каждый вечер усталой. Однако ее предубеждение против роботов со временем становилось все сильней. Это не было обычным упрямством. Здесь было нечто большее, чем нежелание, чтобы тебя в ресторане обслуживали роботы-официанты, в магазине — роботы-продавцы, чтобы возили тебя в такси роботы-шоферы, которые, кстати, водили машину лучше и осторожнее, чем люди. С ужасом думала она о самой возможности жить постоянно под присмотром домашнего робота, общаться с очеловеченной машиной. Трудно сказать, почему в ней так прочно сидело это нежелание иметь металлического слугу. Скорее всего это было воспитано патриархальным домом ее детства, куда так и не допустили механических слуг. Конечно, легче всего было осовременить свой быт тому, кто рос рядом с роботом, пусть примитивным, пусть старого поколения, но роботом-домашней хозяйкой. Она же никак не могла преодолеть себя и впустить в свою частную жизнь постороннего, пусть он всего лишь машина. С другой стороны ей было тяжело, что все это невозможно объяснять мужу, который тоже считал ее предубеждение простым упрямством и следствием неправильного воспитания.