Андрей Кокоулин - Фотография на память

Наверное, одиннадцать-в.

Людей нет. То ли от дыма, въевшегося в глаза, то ли от усталости Вадиму казалось, что окружающее подергивается рябью, будто лошадиный круп, отгоняющий слепня.

Тр-р-р — прокатывается дрожь, волной вздымая асфальт, стуча досками и пощелкивая щебенкой. Шуршит, опадая, пыль с домов. Перехватывает дыхание. Тр-р-р — дрожь спешит обратно, качая небо и липы.

И кто слепень? Кого тут пытаются сбросить со шкуры мира? Неужели его? Неправда ваша, я — хомяк.

Боль куснула правую, обожженую ногу так, что он невольно захромал.

За складом тоже все было перекопано, узкая полоска земли тянулась вдоль складской стены компромиссом между нуждами пешеходов и потребностями коммунальных служб. Бетонное крыльцо склада, поперек тропки обрывающееся прямо в траншею, видимо, являло собой третью заинтересованную сторону.

Вадим забрался на ступеньку и, наверное, в своих поисках прошел бы дальше, но глаз зацепился за плеснувший под порывом ветра листок. На листке карандашом, с проколами от того, что бумагу держали на весу, было написано: "Открыто". А сантиметров на тридцать выше обшарпанная табличка извещала, что склад тоже является частью улицы Грибоедова и имеет свой номер. Не одиннадцатый-в, — г или — я.

Тринадцатый.

Ну, вот, подумал Вадим и взялся за простенькую пластиковую ручку. Останется пятое фото. А дальше, Алька? Ты вернешься?

Внутри было пусто.

Пыльный бетонный пол, столбы, заведенные под крышу через равные промежутки, низкие лампы в кожухах на шнурах. Лампы светили строго вниз, желтые конусы света упирались в пол, а наверху угадывались перекрещивающиеся металлические фермы. Там копилась тьма.

Вадим без труда достал до лампы ладонью.

— Проходите сюда, — услышал он.

В коротком отростке склада обнаружился стол на ножке и коричневый кожаный диван. С дивана поднялся высокий, за два метра, человек в плаще и изобразил короткий пригласительный жест.

— Я не знаю, по адресу ли… — произнес Вадим.

— По адресу.

В голосе человека была спокойная уверенность. Он терпеливо дождался, пока Вадим подойдет. Из-за низких ламп лица его не было видно.

— Носитель, — протянул он узкую белую ладонь.

— Что? — спросил Вадим.

— Посредством чего вы узнали об этом адресе?

— На фотографии…

— Дайте.

Вадим достал снимок.

— Она немножко…

— Неважно. Давайте все, — высокий человек едва заметно, движением пальца указал на карман спецовки, где лежали остальные снимки.

— Там одна непонятная, я не понял…

Человек цокнул языком.

— Я разберусь.

Вадим сложил слипшиеся снимки в чужую ладонь.

Человек повернулся к нему боком, разместил фотографии на столе, над каждой подержал пальцы, словно грея. Несколько секунд было тихо, затем Вадим расслышал смешок.

— Пятая вам и не нужна.

— Почему?

Человек пропустил вопрос мимо ушей.

Одну за другой он разорвал фотографии пополам, потом умял их в ком и убрал в карман плаща.

— Десять дней.

— Что?

— Десять дней, — повторил человек, все также оставаясь лицом в тени. — Да или нет?

Вадим вздрогнул — в голосе проскользнула едва сдерживаемая ярость.

— Да.

Человек сказал мягче:

— Тогда звони.

И отодвинулся, открывая висящий на стене телефон.

— Кому? — спросил Вадим.

— Тебе лучше знать.

— Но я…

Вадим почувствовал неудовольствие человека и замолчал.

На телефоне не было ни кнопок, ни диска. Матовый черный прямоугольник со сглаженными углами. И трубка.

Звонить? Как звонить? Кому звонить? Разве у него есть кому звонить? Здесь наверняка не предоставляют связи с тем светом. Или предоставляют?

Он взял трубку, повертел, приложил к уху.

Квакали себе короткие гудки, квакали, и вдруг пошел длинный тон соединения. Ту-у-у…

— Алло? — сказала трубка.

Голос он помнил. Сердце помнило.

Хрипловатый, раздраженный. Когда ссорились…

— Алька!!! — не веря, заорал Вадим, затылком ощущая, как недовольно морщится от крика человек за его спиной. — Алька, это ты?

— Блин, Вадим, — сказала Алька. — Кто еще? Это мой номер.

Горло стиснуло.

— Алька, — зашептал Вадим, — Алечка, вернись, пожалуйста! Ты слышишь? Вернись.

— Ты серьезно? То прогонял-прогонял…

Вадим уткнулся лбом в стену.

— Прости меня. Алька.

— Ну, я даже…

В трубку внезапно ворвался резко наплывший рев двигателя, жалобный визг покрышек, звук бьющего стекла, еще какие-то звуки — шипение, скрип, какое-то бульканье.

Затем стало тихо. Тихо и страшно.

Это прошлое, обмирая, понял Вадим. Это тогда. Это — тот самый день. Я звоню в четырнадцатое сентября.

Алька там сейчас умирает. Снова.

— Алька…

Тишина.

— Алька! — крикнул он, не надеясь дозваться.

— Блин, Вадька, — ожила трубка, — тут какой-то сумасшедший ездюк…

— Все.

Высокий человек прижал рычажки ладонью.

Алькин голос потух. В трубке зашипели помехи.

— Погодите, — растерянно произнес Вадим, — это же важно…

— Все, — твердо повторил человек.

— И что теперь?

Человек, казалось, задумался.

— Теперь? Возвращайся домой. Настройка… скоро произойдет.

— Но…

Стукнула дверь, и Вадим обнаружил, что стоит на крыльце, а ступеньки ведут в траншею. Пальцы высокого человека, казалось, все еще жмут плечо.

Я слышал Альку. Я слышал. По-настоящему. Я не сплю. Это значит — все? Пятая не нужна? И я могу…

Прихрамывая, он сошел на полоску земли.

Домой? Конечно же, домой! Если Алька… Господи, если Алька!.. Не думать! Не спугнуть! Ведь чудо же, нет? Телефон спасения — чудо, звонок — чудо. Фотографии! Можно же надеяться на еще одно?

Вадим заторопился.

Алька! Раскачивались дома и липы, ходуном ходила земля. Мир, похоже, предпринял новую попытку сбросить его с себя, накатывал слева и справа, толкал в спину, грозя захлестнуть, накрыть, выкинуть. Солнце бродило по небу, свихнувшись, кругами. По часовой и против. Трещал, выламываясь, асфальт. Гнилым золотом осыпались листья. Воздух приобрел удушливую сладость, забился в горло.

Где же горечь?

Вадима то прижимало к тропе, то подбрасывало вверх, ветер хлестал его по щекам, а песок искорками колол глаза.

В конце концов, мир застонал, скорчился и раздался в стороны, а Вадим удивленно остановился между двумя одинаковыми гаражами с одинаковыми потеками ржавчины. У двух одинаковых ворот лежали шины-двойники, у двух идентичных горок щебня валялись мятые алюминевые близнецы из-под колы.

Раздвоенность не исчезла даже когда Вадим мотнул головой.