Николай Соколов - Ариасвати

Он выбрал более пологий берег и снова закинул лесу. Здесь он был счастливее. Быстрым движением руки ему удалось выкинуть на берег довольно большого краба. Но когда безобразное восьминогое чудовище, сначала несколько оглушенное падением, пришло в себя и, подняв свои громадные клешни, почти вчетверо превосходившие длину его туловища, бросилось на своего врага, Андрей Иванович с позором должен был ретироваться и по всей вероятности упустил бы свою добычу, если бы под руку ему не попалось весло, с помощью которого он не только обратил краба в бегство, но, оглушив его несколькими ударами опрокинул на спину и совершенно покорил своей власти, крепко связав веревкой его страшные клешни.

Такой удачный результат охоты разлакомил Андрея Ивановича. Он закинул удочку на прежнее место и приготовился выкинуть на берег попавшуюся добычу. Но клев что-то долго не повторялся, Андрею Ивановичу даже надоело сидеть над своей удочкой. Он воткнул весло в трещину берега и обмотал вокруг него лесу, наскучив держать ее в руке. Леса так долго оставалась неподвижной, что он уже задал себе вопрос: не испугались ли крабы участи своего товарища и не ушли ли в другое место? Но в это самое мгновение леса натянулась так сильно, что потащила за собой весло. "Это уже не краб", подумал Андрей Иванович и схватился за лесу, но тотчас же почувствовал во всем теле такое сильное сотрясение, что выпустил из рук лесу и упал навзничь, сильно ударившись затылком об известковую почву рифа.

Когда Андрей Иванович, оглушенный неожиданным ударом и падением, пришел в себя, весло медленно плыло вдоль рифа, в двух шагах от берега но лесы на нем уже не было. Да если бы она и оставалась еще на весле, то вряд ли Андрей Иванович решился бы прикоснуться к ней в другой раз, рискуя получить электрический удар, быть может, еще более сильный, чем первый. Он понял, что над ним пошутил электрический скат, которого недаром прозвали морским чортом. С помощью особых органов, помещающихся между головой, жабрами и грудными плавниками, это отвратительное чудовище может производить весьма сильные электрические удары. Все живое трепещет пред его страшной силой. Рыба, случайно дотронувшаяся до него, или даже прошедшая только мимо, получает такой удар, что мгновенно впадает в столбняк и умирает.

Не желая вовсе иметь дела с такою опасною гадиной и благодаря судьбу, что еще счастливо отделался, Андрей Иванович достал из воды весло, захватил связанного краба и, взобравшись на Гиппогриф, отправился домой.

XIX. Ветерок

Почти целую неделю продолжался тот же мертвый штиль, небо и океан, земля и воды, леса и скалы, все как будто замерло в подвижной дремоте, точно объятое очарованным сном. Солнце жгло невыносимо и морской ветерок уже не прилетал с океана обвеять прохладой недвижные листья истомившихся от зноя растений. Та же истома, казалось, тяготела над всем живущим. Голоса птиц звучали как-то глухо, точно сквозь сон, стада льям прятались в тени и молодые животные уже не прыгали по траве, но апатично стояли около маток спрятав под них свои головы, и только бессильно отмахивались от назойливых насекомых, которые только одни, казалось, чувствовали себя привольно в неподвижном и знойном воздухе.

Андрей Иванович также не избег общей участи. Все время, пока продолжался штиль, он находился в каком-то полусне, апатично смотря на все окружающее. Он чувствовал себя так, как будто на нем лежала какая-то невидимая тяжесть, сковавшая его ум, энергию, даже самые члены его тела. Днем, обливаясь потом, лежал он в своей палатке с книгой в руке, погруженный в полудремотное состояние, которое не давало ему читать, несмотря на слабые усилия воли, делавшей попытки принудить вялый мозг к какой-нибудь умственной деятельности. Продремав таким образом целый день, он не мог спать ночью и просиживал около костра до самого рассвета апатично смотря то в окружающий мрак, то в темное небо, на котором блестящими искрами сверкали громадные звезды. Он лениво смотрел, как красноватый столб дыма поднимался кверху, постепенно темнел и сливался с темнотой ночи; как на этом фоне рельефно выступали из тьмы освещенные пламенем, неподвижные ветви деревьев, казавшиеся вылитыми из червонного золота. Порой, утомившись бесцельно блуждать глазами по окружающей его безмолвной темноте, он брался за книгу и пробовал читать при свете костра, но, прочитав несколько страниц, он снова безучастно смотрел на темное небо, на черные деревья, на мутную даль, в которой слабо рисовались какие-то неясные очертания.

С рассветом он навещал своих льям, затем садился в челнок, осматривал жерлицы, собирал попавшуюся рыбу и возвращался в палатку. Рыбная ловля на рифе его уже не привлекала, кататься по морю в лодке на веслах тоже не имело никакой прелести, наконец, ходить с ружьем, хотя бы и в тени деревьев, было слишком тяжело, так как зной проникал даже в самые непроходимые и глухие уголки лесной чащи.

Поэтому совершенно понятно то оживление, почти радость с какими на рассвете девятого дня Андрей Иванович приветствовал слабую струйку ветерка, слегка шевельнувшую сонный лист банана. В тоже время столб дыма, вертикально стоявший над потухающим костром, наклонился в сторону, разорвался на отдельные облака и клочьями потянулся над озером. Наконец-то штиль кончился! Еще накануне, на закате солнца, были заметны в некоторых местах легкие перистые облачка, протянувшиеся по небу тонкими румяными нитями от запада к востоку. Андрей Иванович припомнил теперь об этом и поздравил себя с переменой погоды. Пусть будет даже сильный ветер, пожалуй с проливным дождем, но только не эта мертвая тишина, которая в состоянии уморить человека с тоски.

На восходе солнца ветер было затих и Андрей Иванович уже стал приходить в отчаяние, но спустя несколько минут тонкие ветви деревьев снова зашевелились и даже послышался слабый шелест листьев, затем опять наступил короткий промежуток затишья, казалось, ветер собирался с силами. Слои воздуха, выведенные из равновесия, еще колебались между движением и абсолютным спокойствием. Но промежутки затишья становились все короче и короче, и скоро движение должно было сообщиться всей массе воздуха.

Андрею Ивановичу захотелось посмотреть, что делается на океане. Поднявшись над островом на своем Гиппогрифе, он увидел, что на гладком стекле океана, как мимолетные тучки на безоблачном небосводе, пробегали местами темные полосы ряби и, пробежав, исчезали бесследно, оставляя после себя ту же зеркальную поверхность океана: казалось, какой-то невидимый гигант дышал на это безграничное зеркало и прозрачное стекло тускнело под его дыханием, но через мгновение пар дыхания рассеивался и блестящая поверхность зеркала сияла по-прежнему. Мимолетные полосы ряби, как морщины бороздившие гладкую поверхность океана, указывали, что движение сообщалось уже нижним слоями воздуха и опустилось к самому уровню моря. Оглядывая океан с высоты аэростата, Андрей Иванович быстро отыскал свою лодку: внутри разорванного атолла она темным пятном отражалась на светлом стекле лагуны, пока еще нетронутой дыханием пробуждавшегося ветра, красный флюгер на мачте уже не висел, как тряпка, но прихотливо развевался по воздуху.