Георгий Попов - За тридевять планет

Профессор исчез и больше в этот вечер не показывался.

Тетка Соня заохала, заволновалась. Она отложила вязанье и принялась искать бумагу и карандаш. Я спросил, зачем это ей надо. Она поглядела на меня каким-то странным взглядом, как бы не понимая, и всплеснула руками.

— Да как же, скажи на милость, я могу быть счастлива, если знаю, что где-то в Польше, во Франции или в той же Америке, будь она неладна, кто-то голодает или страдает? Никак не могу быть счастлива, тут и гадать нечего! Лицо тетки Сони покрылось красными пятнами.

— А если не знаешь? — подлил я масла в огонь.

— Как это не знаешь?

— Ну, не знаешь, и баста! Бывает же такое.

Тетка Соня подумала, глядя на меня отрешенным взглядом, и тяжело вздохнула.

— Не знаешь, так не знаешь! — сказала она значительно и, найдя бумагу и шариковый карандаш, тут же, не сходя с места, сочинила гневное послание тому профессору (впрочем, оно заняло всего полстранички) и немного успокоилась.

— Выходит, все зависит от того, знаешь или не знаешь, — сказал я, когда тетка Соня запечатала конверт и положила его на столе, на видном месте. Знаешь — скверно, потому что и сам становишься несчастным, а не знаешь… Не знаешь, что ж, все хорошо, лучше некуда! А еще говорят — от знания голова не болит!

— Не от знания, а от знаний, — поправила тетка Соня и отвернулась, давая понять, что разводить турусы на колесах она не намерена.

VII

Я тоже умолк и стал смотреть на экран. Некоторое время порхали какие-то птички-невелички. Причем не зеленые и не красные, как раньше, а серые. Потом птички улетели, и перед нами открылась Красная площадь, потом площадь Шарля де Голля, потом какая-то улица в Вашингтоне… И пошло, пошло… Столица за столицей!

Тетка Соня, видно, привыкла к подобным передачам и смотрела рассеянно, так сказать, вполглаза. Я же боялся пропустить хоть один кадр — до того все было ново и необыкновенно.

Глава шестая

Гулять так гулять, или о том, как здесь празднуют праздники

Как читатель догадывается, на другой день меня ждали новые встречи, куда более важные, чем встреча с теткой Соней, и мне хотелось не ударить в грязь лицом, а проще говоря — не опростоволоситься.

Я надел вчерашний костюм (рубашку-тенниску и шорты цвета хаки) и… задумался. Меня опять смутили туфли сорок пятого размера. «Странно, что Пелагея и тетка Соня не обратили на них внимания», — подумал я.

Оставалось выбрать головной убор. Но это не составляло особых трудностей. В шкафу у здешнего Эдьки было с полдюжины беретов — синих, красных, бежевых, светло-оранжевых и темно-лиловых, с искрой, — я выбрал красный, он пришелся как раз впору, и надел перед зеркалом.

Тетка Соня кормила во дворе кур, рассыпая какие-то зерна. Я подошел, пригляделся. Это было пшено. Поймав на лету несколько зерен, я отправил их в рот, пробуя на зуб, потом помахал рукой и зашагал вдоль улицы.

Какое у меня было чувство? Представьте, что вы смотрите не на пейзаж, не на деревню, а на их отражение в зеркале или в речной глади. Все то же: и дорога, и палисадники, и сами избы, словом, все-все… Но все как-то ярче, контрастнее, что ли, как будто освещено светом небывалой силы. Так и здесь. Общая планировка такая же, как и на Земле, то есть улицы сходятся в центре, образуя площадь. Однако, как я вчера еще заметил, и огороды здесь общие, и дома не деревянные, а кирпичные, под шифером, значит, и вся деревня как бы иная. Чистая, зеленая и необыкновенно яркая.

Пыли нет. Да это и понятно: машинам, тем более тракторам, въезд запрещен. Исключение составляют лишь пожарные машины да машины «скорой помощи».

Но их всего две (мне говорили, что две), и покидают они гаражи довольно редко. Даже телевизионных антенн и электрических проводов нигде не видно. Оказывается, антенны запрятаны под крышами. А провода вот уже десять лет как прокладываются под землей.

Все это я узнал, конечно, не сразу, нет. Как это бывает всюду — на Земле и на любой другой планете, знания накапливались по крупицам. Но здесь мне все было внове, и процесс этот происходил быстрее, чем на Земле. Я старался присматриваться и прислушиваться, и делать выводы, не показывая при этом видимого интереса. Совсем как какой-нибудь иностранный агент, занимающийся шпионажем и принимающий при сборе информации все меры предосторожности.

Яркими, красивыми были и люди. Я заметил, что при встрече они улыбаются и подносят правую руку к берету, а кто без берета, тот к пустой голове, — у них это не считается зазорным. Рукопожатия здесь, кажется, не получили широкого распространения. Во всяком случае, когда я, забывшись, протянул руку Семену, здешнему соседу и другу, тот сначала опешил, а потом и отступил на шаг или два.

Кстати, о Семене. Он и здесь порядочный скептик и маловер. Я сразу догадался. Правда, в отличие от нашего, земного Семена, он здесь, так сказать, жизнерадостный скептик и маловер. Но суть от этого не меняется.

Жизнерадостные-то даже опаснее, потому что их сразу не раскусишь.

Моему приезду он страшно обрадовался.

— Эдька, черт, здорово! Откуда ты? Почему так скоро? Ну, ясное дело, я всегда говорил, что все курорты — это, брат, сплошная скукота и маята.

— Ну, так уж и все! — возразил было я.

— Все, все, это уж как пить дать. Я, правда, не бывал на курортах — они мне до лампочки, — но знаю, что все. Да ты взгляни на себя. Ведь похудел. Скулы-то, скулы-то как торчат! Вот тебе и Сочи. А, между нами, какой черт занес тебя в сосновый бор? Прихожу с работы, Федька, братан, и говорит: «Дядя Эдуард приехал!» Где ты его видел, спрашиваю. А он: «В бору… Залез в озеро и сидит…» Что тебе в том озере? А?.. Ну, давай, выкладывай. Ведь неспроста же ты залез! Какая-нибудь мысль была, может быть, цель?.. А?..

II

Между тем небо совсем потемнело. На северо-востоке тучи опустились низко, казалось, они вот-вот зацепятся за деревья и повиснут, как тряпки.

С другой стороны, над степью, виднелись проемы — в них светило солнце. Горизонт в той стороне был чист, и я решил, что дождь там на сегодня не запланирован.

Было тихо и пусто. Можно было подумать, что все попрятались, боясь предстоящего водопролития. Но вот пророкотал гром, воздух прорезала молния, и деревня ожила. У нас в таких случаях люди, и правда, забиваются в укрытия, куда-нибудь под навесы, под стога сена или соломы. А здесь, наоборот, смотрю — все высыпали из домов. Женщины — простоволосые и босиком, в платьях с короткими рукавами. Мужчины — большей частью в шортах и теннисках, но без головных уборов и тоже босиком.

После второй молнии и второго грома вышла и Фрося. Она слегка кивнула мне, повела плечами и отвернулась. «А ты, оказывается, гордая!» — подумал я, не теряя, впрочем, надежды. Я хотел было заговорить, но в это время сверкнула третья молния и ударил третий гром, и полил дождь. У нас, как известно, дожди начинаются исподволь. Упадет капля, другая, третья,