Михаил Ишков - Заповедник архонтов

Что-то вроде вымышленного образа.

Тогда встает законный вопрос, на что же ты намекаешь, старик, что ищешь? Зуд, говоришь, тебя мучает? Любопытство заело? Лучше тебе не давала бы покоя какая-нибудь иная страсть. Нет?.. Как знаешь. В таком случае, если не можешь справиться с любопытством, пусть оно мучает тебя где-нибудь в другом месте. На Дьори, например. Что тебе здесь торчать? Вот мы и решили, если ты не провокатор, то почему бы тебе не стать провокатором? Чувствуешь глубину замысла?

Он вполне серьезно задал этот вопрос, и меня в который раз покоробила простота этих хордян, что в высших эшелонах власти, что в поселениях при ртутных шахтах.

— Но если они нас задержат на границе, это будет первейший признак, что мы идем с Дираха. К тому же, говорят, на Дьори, куда строже относятся к старикам, чем на других континентах. Они меня враз скрутят и засунут куда-нибудь на водоросли.

— Ну, это дело поправимое, — почесался начальник канцелярии. — Лишим тебя правой ноги и лады.

Я вздрогнул.

— Но, господин… — начал было я.

— Не ерепенься, Роото. То же самое мы можем устроить тебе и здесь, и затем вернуть в горы. Я согласен, что ни одну живую тварь нельзя лишить жизни или умышленно калечить без особой надобности, но ты сам посуди — когда по всем параметрам Даурис доживает последние годы, когда строительство ковчега застопорилось, мы не можем ждать милостей у природы. Взять их у нее — наша задача! Чувствуешь, что брошено на весы: существование всего материка, посадочные квоты и твоя не такая уж свежая ножища. Когда тебе будут ее резать, поверь, мне самому будет больно…

— А мне? — поинтересовался я.

— Тебе не будет. Все сделают под наркозом — проснешься, а ты уже отличный кандидат в бродяги. Можешь смело попрошайничать.

Наркоз — я не ошибся? Я правильно перевел это слово? Что-то в моих рассуждениях снова застопорилось. У них существует понятие об обезболивании?.. Это радует, но тревожит другое — что случится с местными врачами, когда они увидят мою культю, начиненную всякими техническими штучками, электронными шариками, мощным складным бластером и даже безразмерным «цечешищем»? И как потом начальник канцелярии поступит со мной? Сунет в интеллектор?..

Между тем гарцук почесался и радостно продолжил.

— А этому, главному инженеру, отрежем руку. Он уже дал согласие. Что ты можешь сказать в защиту своей ноги, Роото?

«Сказал бы я тебе! — неожиданно по-русски подумал я. — Жаль, что не поймешь!»

— Это будет непоправимая ошибка, ваша ми… гарцук. Кто захочет иметь дело с инвалидом? Кого и в чем может убедить калека? Припомните, как вы сами относитесь к таким обделенным судьбой — они вызывают жалость, немного сочувствия и тайную радость, что вас беда обошла стороной. Чем я буду заниматься на Дьори помимо сказок? Знахарством? Это единственное, что я умею. Но кто отважится доверить свое здоровье и жизнь калеке? С другой стороны, в любом случае нам не избежать встреч с местными властями. Как они поступят с поселянами без роду и племени, да еще прибывшими с чужого материка. Думаю, сразу сошлют на водоросли да еще бумагу в верх накатают о вашем поведении.

— Что же ты предлагаешь?

— Зачем таиться? Я должен вполне официально появиться на Дьори, например, поучиться у тамошних врачей. Никто не сможет запретить мне тогда пользовать несчастных и болтать во время приема…

— Что значит официально?

— Я не знаю, гарцук… Может, меня можно приставить к какой-то высокопоставленной особе, отправившейся на Дьори для излечения? Прикрепить к посольству… Мало ли…

Он не ответил — махнул рукой, убирайся, мол, прочь…

Следом послышался характерный щелчок, словно опять кто-то нажал на клавишу.

Вернувшись в камеру, я застал там странную картину. Бородатый страж Туути, сняв себя кирасу, босой, с унылым видом сидел на месте Суллы и отчаянно почесывал перья на шее. Заметив меня, сразу начал жаловаться.

— Видишь, старик, какая петрушка получается. Не доглядел, на пять минут отлучился с поста — и на тебе! Твой плешивый дружок, наш мил человек, ушел. Видали, как он выходил из тюрьмы — поднялся по лестнице, появился во дворе и сразу к воротам. Часовые решили, что у него приказ, уж больно блаженный вид был у этого проходимца. Они открыли калитку, выпустили его в поселение. А когда спустя час за Суллой явились, выяснилось, что никакого распоряжения об уходе с посадочного места не было! Вот мерзавец!.. Ушел и слова не сказал, куда, зачем? Теперь кантуйся здесь вместо него. Хвала ковчегу, что у меня мамки постоянной нет, никто меня не ждет, а тем двоим, что у ворот стояли обидно. Им дали час на всякие трали-вали. Смотри, скоро они явятся в тюрьму, намнут тебе бока.

— Мне-то за что? — удивился я.

— Что бы людей своими байками не смущал! — съехидничал бывший страж, а главный инженер Тоот, издали демонстрируя обвязанную чистой тряпкой культю, поддержал его.

— Это ты верно рассуждаешь, товарищ. Если смущает, следует проучить телесно.

Подобная простота вконец доконала меня — зачем он согласился, чтобы ему оттяпали кисть! Какой же из него теперь производственник? Однако Тоот сделал неожиданный вираж и с тем же простодушием, обращаясь к обиженному, сидевшему с плаксивым лицом Туути, добавил.

— Только кто им позволит без приказа намять бока этому доброму поселянину? Вы, сатрапы, не особенно хорохорьтесь, а то мы вас вмиг окоротим. Верно я говорю, товарищи?

Вся камера дружно поддержала его.

— О чем тут говорить! Без приказа не моги!..

В этот момент явились два здоровенных, откормленных губошлепа. Одного из них я накрепко запомнил. Если другие норовили в ребра тупым концом копья ткнуть, то этот метил пониже: в живот, а то и в пах.

Они с места в карьер набросились на меня, принялись кричать, что за дружками получше смотреть надо, не позволять в случае чего своевольничать, и что это я тут расселся рядом с окошком, когда мое место у параши. При этом один из них попытался взять меня за шиворот и сдернуть на пол.

Я спросил.

— Приказ есть?

— Чего?..

— Есть приказ рукоприкладством заниматься? Кто ты теперь? При исполнении или подвергнутый наказанию? — и следом что было сил заорал. — Своевольничать? Бунтовать?!

Металлической ногой я врезал ему между ног, где у губошлепов самое незащищенное место. Тот только охнул и присел. Второго, вдруг опешившего охранника, я уложил ударом правой. Вся камера, особенно Туути, сидевший на нарах, возликовала. Всем доставалось от этих злобствующих нарушителей приказа. Все заключенные скопом набросились на охранников. Главный инженер в силу классовой солидарности пытался достать их культей. Бил, морщился, взвизгивал от боли — и все равно бил.