Андрей Пасхин - Искатель. 2009. Выпуск №06

— Подглядываешь?..

— Нет, не подглядываю, но мое партийное око не дремлет!

— Ну и набрал же я вас… — провыл Манин.

Вероника Семеновна в белых блузке, юбочке и туфельках сбежала с трапа лайнера навстречу ласковому ветерку. Упитанный таксист повез ее вдоль обрывистого морского берега и вскоре высадил в бушующем зеленью оазисе, из которого свечками целили в небо свои стеклянные этажи отели.

К ней подпрыгнул цыганенок:

— Дай доллар!..

Она достала из сумочки бумажку.

Цыганенок выхватил и до дверей в корпус цеплялся:

— Дай марку!.. Дай фунт!..

Показавшись на песочном пляже, Вероника Семеновна была приятно удивлена стометровой шириной песчаной полосы. Но ее восторг остыл от слышанной когда-то в детстве немецкой речи. Говорившие по-немецки женщины ходили в одних трусиках без лифчиков, а мужчины с волосатыми ногами пробегали мимо в чем мать родила.

Когда она, опустив глаза и смотря только перед собой, прошла к мокрой бровке и потом углубилась по бедра в воду, ее обожгло. Разгребла воду и увидела студенистые круги. Разбрасывая брызги, кинулась прочь от медуз.

— Какая пакость!

Ее еще не начавшийся отдых омрачился. Брезгуя прикосновениями наэлектризованных кружков, теперь предпочитала сидеть в шезлонге на балконе и любоваться морем. Обратила внимание на болтающийся у пирса, далеко врезавшегося в лагуну, ботик.

Как-то в полдень она оказалась на конце причала около железной сваи, к которой был привязан ботик с растянувшимся на дощатом сиденье моряком.

— А скажите, — обратилась она к моряку, накрывшему лицо парусиной, — до противоположного берега далеко?

Парусина сползла: голубые глаза из-под черного чуба уставились на белоснежную славянку.

— Пять суток ходу… — Моряк приподнялся на локтях и глянул вдаль.

— Как заманчиво!

Моряк встал, и солнечные лучи заиграли по его вытянутой к даме шелушащейся от загара руке.

Вероника замерла в нерешительности, но ее нога сама занеслась над бортиком, пальчики оказались в сильной ладони, она закачалась на неустойчивом полу.

Моряк сдернул канат со сваи, перешагнул через скамью к штурвалу. Что-то дернул внизу: ботик задребезжал и, разгоняя волны, устремился в открытое море.

В грудь Вероники дуло, волосы трепало, в лицо брызгало. Ей было хорошо. Так стоять, как казалось ей, она могла бы целую вечность, лишь бы только несло да несло…

Когда Иванчо — так звали моряка — подал ей руку, помогая подняться на пирс, она тронула замочек сумочки, но столкнулась с такой красноречивой улыбкой, что так и не открыла замок.

Гуляя вечером по набережной, по которой катались на бричках и велосипедах разновозрастные парочки, следила за одиноким яликом на полосе горизонта.

Уже рано утром снова была на пирсе… На этот раз они ушли в море далеко-далеко, туда, где не встретишь никого, кроме дельфинов.

— Иванчо! — теребила она вихры моряка.

Соленые губы двигались от ее лба по бровке носа к губам, подбородку, шее, груди…

Отныне ее редко видели в отеле: забежит, поинтересуется у портье, не звонил ли кто, нет ли почты, и снова к Иванчо, у которого хотя и был дом в горах, но он там жил только зимой, а все лето проводил в ялике на море.

Ей нравились в нем ясные глаза, просоленная кожа, эластичные мышцы, замедленный говор… И даже его откровения о женщинах, которых он перекатал на солнечном берегу видимо-невидимо — немок, чешек, датчанок, англичанок, шведок, финок, украинок, белорусок, — не очень задевали ее.

В эти дни он был только ее, и она — только его.

Как она смеялась, когда он о немках, чешках, датчанках, англичанках говорил «в них жару мало»; о шведках, финках, скандинавках — «те вообще как куклы»; и как было приятно услышать об украинках, белорусках, славянках — эти «по моей душе».

При одном появлении Иванчо глаза Вероники светились. А настроение ее портилось при мысли, что пройдет несколько недель и они расстанутся.

Вероника прижалась к Иванчо:

— Давай поедем ко мне… Я куплю тебе квартиру…

Иванчо перевел взгляд с гор на море.

— Понятно… Тогда я буду приезжать к тебе каждое лето…

Иванчо развел руками: сколько раз он слышал подобные обещания, и как редко они сбывались.

Глафира донимала управляющего:

— Вот мы корпим днем и ночью, а твоя Вероника Семеновна все на песочке нежится…

— А тебе что, жаба гложет? Сама все санатории объездила…

— Если бы…

— Чего ты от меня хочешь?

— А ты все равно не сделаешь… — Глафира сощурила свои маленькие глазки.

Голова Манина была забита своими проблемами. Поэтому он попросил:

— Глаш! Ты мне хоть день дашь вздохнуть?

— Чего захотел…

— Тогда мне вот скажи: где лучше отдыхать?

— Барбос… К Веронике собрался?

— Снова за свое… Меня интересует отдых тех, кто загранкой сыт по уши…

— Есть одна жемчужина: Гурзуф. Там парк двухсотлетний, бухта. Хотя можно и в крымский Карадаг. Но с сервисом похуже…

Борис Антонович узнал, какой особый уголок Гурзуф. Мало того, что он со змеиными татарскими улочками, низкими крышами, белокаменными дачами с венецианскими балкончиками, но и со скалистым побережьем со скалами Адаларами и припавшей к воде Медведь-горой.

Обложившись туристическими журналами, Манин набрал Хопербанк:

— Марианна Михайловна! Прошу прощения за звонок…

— Что-то случилось? — насторожилась Коркунова.

— Да нет, у нас все в порядке… Я вот по другому вопросу. Может, неожиданному для вас. Но за текучкой дел мы совсем забываем об отдыхе… Есть такое место в Крыму…

Язык у Бориса Антоновича был подвешен ладно, а уж в умении что-то преподнести ему могли позавидовать многие. Представив парящие в бирюзовых облаках лапы ливанских кедров, стекающие к фонтанам самшитовые дорожки, скальные гроты на морском зазеркалье, Коркунова глубоко вздохнула:

— Продолжай…

— А что? — осмелел Манин, — Вы ведь весь свет объездили. Все заморское посмотрели. А в Гурзуфе исконно наши места. В одной даче даже есть номер, где останавливался первый космонавт земли Юрий Гагарин… Номер люкс… Там жил маршал Шапошников…

Марианна Михайловна вздохнула еще раз:

— Маршалов нам не надо, а вот Юрочка…

Манин слышал, как она разговаривала по внутренней связи, а потом попросила перезвонить Президенту банка.

Перед Валерианом Валерьевичем Коркуновым Манин распинался вдвойне.

Приукрасил крымские достопримечательности на пределе словесных возможностей и на последовавший вопрос: «Сколько стоит гагаринский номер?» — выпалил: