Александр Шалимов - Тайна «Тускароры» (авторский сборник)

— Рад это слышать, — сказал Волин, — а более всего рад, что профессор Анкудинов из колеблющегося стал активным борцом за «Тускарору», за развертывание стационарных исследований на больших глубинах. Что он решил наконец оторваться от шельфа… Это сильно укрепляет позиции сторонников «Тускароры».

— Пожалуй, переоцениваешь мои возможности, — проворчал Анкудинов, с трудом протискиваясь в машину Волина. — Скажи лучше, когда тебя ждать на «Тускароре»? Там все тобой интересуются. Даже Богданова…

— Почему «даже»? — нахмурился Волин, уловив в словах собеседника скрытую иронию.

— А потому, что она никем не интересуется… Никем и ничем, кроме своей работы. Но до чего смелая девчонка и хороший биолог. То есть, будет из нее хороший биолог, — поправился Анкудинов. — Пока у нее самые интересные данные. Только имей в виду, этот твой Дымов ее рано или поздно слопает. У них и раньше были конфликты, и теперь. Что раньше было, не знаю, а сейчас, в мой последний приезд, пришлось вмешаться. С Дымовым месяц назад мы поговорили очень крупно. Ну, ты об этом узнаешь. Он перед отъездом тебе, как директору института, фискальный рапорт настрочил, длиной с хорошего солитера. Приедешь в Ленинград, прочитаешь.

— Перед каким отъездом? — спросил Волин, нажимая стартер. — Разве он уезжал куда-нибудь?

— А разве ты не знаешь? — удивился Анкудинов. — Его и сейчас нет на «Тускароре». Уехал на Филиппины. Там на днях в Себу открывается международный симпозиум, посвященный современным рифовым постройкам.

— Знаю, — сказал Волин. — На симпозиум должен был ехать я, потом решили послать Розанова. Значит, они поехали вдвоем?

— В твое отсутствие все переиграли. Розанов на «Тускароре», а Дымов уехал на Филиппины.

— Павлу Степановичу пришлись по вкусу заграничные поездки, — неожиданно жестко сказал Волин. — Сейчас ему не следовало отлучаться с «Тускароры»… Видите, как вредно директору института уезжать надолго, — усмехнувшись, добавил он после короткого молчания.

И, резко взяв с места, Волин втиснул свою «чайку» в поток машин, плывущий по проспекту Вернадского.

— Я тебя не раз предупреждал относительно Дымова, — сочувственно кивал Анкудинов, положив пухлую красную руку на плечо Волина. — Но это как раз чепуха, что он уехал без твоего ведома. На «Тускароре» спокойнее, когда его там нет. Хуже другое… Он тоже какую-то кляузу на тебя настрочил. Уговаривал и Лухтанцева подписать. Да тот отказался. А заатаковал он умно… На перспективные планы напал: доказывает бессмысленность развертывания стационарных глубоководных исследований. Утверждает, что «Тускарора» — это пока предел и глубже идти — авантюра. Об экономии рассуждает. Вот так… Куда он эту кляузу послал, не знаю. Слышал, что и статью в газету написал… Но статью пока отложили. А кляуза пошла… И вот, думаю я, не за эту ли кляузу ему командировочку на Филиппины какой-нибудь добрый дядя подмахнул?

— Мелочи жизни, — тряхнул головой Волин, круто поворачивая «чайку» на мост, — мелочи, дорогой Иван Иванович. На меня уже столько писали… В конце концов, каждому дано право говорить то, что он думает. Особенно, если человек искренне убежден в своей правоте. Вот и я убежден; поэтому мне легко… отбиваться. Не бывает великих дел без препятствий… Смотрите, красота-то какая, — продолжал Волин, глядя на открывшуюся с моста панораму огромного города. — Особенно люблю Москву вот такой — в неярком солнце, в желтизне осени, в туманной дымке, скрывающей дали… Все мечтаю побродить по ней ночью, когда улицы пусты и гулки и полная луна над кремлевскими башнями… И все не удается… Время, время, до чего ж его не хватает… А на «Тускароре» буду месяца через два. Раньше не смогу.

— А ты смоги, — ворчливо бросил Анкудинов, отодвигаясь и испытующе поглядывая сбоку на Волина. — Смоги, потому что надо. Дымова все-таки нужно на место поставить, когда вернется. Это только ты сможешь. Лухтанцев не сумеет, а я что — только отлаять могу. А ему это бара-бир[3]… Он мне уже не раз заявлял: «Вы, мол, тут научный консультант и в административные дела не вмешивайтесь».

— Неужели так и говорил? — удивленно приподнял бровь Волин.

— Ну, если и не так, смысл-то такой…

— Не кажется ли вам, дорогой Иван Иванович, что мы сами иногда склонны вкладывать в слова окружающих несколько иной смысл, чем тот, что в них заключен? Дымов — начальник «Тускароры». Естественно, ему иногда приходится поступать как администратору… Но, при всех его, скажем, спорных общечеловеческих качествах, он энергичный и дельный администратор… Этого у него отнять нельзя. И у меня к вам огромная личная просьба. Не задирайте вы его и не дразните, когда он возвратится с Филиппин. Ведь для него, по-видимому, не секрет ваше отношение… Необходимо создать на «Тускароре» спокойную деловую обстановку… Как говорится, во имя интересов большого общего дела. Иногда ради этого приходится забывать об антипатиях и… симпатиях.

— Послушать тебя… — сердито начал Анкудинов и вдруг осекся. Не отрывая взгляда от лица Волина, задумчиво покачал головой. — Знаешь, Роберт, — продолжал он после короткого молчания, — ты становишься все более похожим на адмирала Кодорова. Раньше дело ограничивалось внешним сходством. Я уже не раз говорил: если ему сбросить двадцать лет, а тебе надеть адмиральскую форму, вас, пожалуй, не отличишь… Но теперь ты начинаешь разговаривать и даже рассуждать, как он…

— Это плохо или хорошо?

— Не знаю… Но думаю, человек должен всегда оставаться самим собой.

— Вот мы и приехали, — сказал Волин, резко тормозя. — Конечно, вы правы… Но оставаться самим собой отнюдь не значит оставаться неизменным…

Снова на «Тускароре»

У берегов Симушира буйствовал осенний шторм. Ураган гнал с востока взмученные пенистые валы огромной высоты. Тысячетонными молотами они обрушивались на базальтовые скалы острова. Могучие удары разбушевавшегося океана заставляли содрогаться домики наземной базы «Тускароры». Нити холодного косого дождя хлестали в плотно закрытые окна. Протяжно ухал океан, свистел и завывал ветер; заслоненные ставнями стекла дребезжали от барабанной дроби дождевых струй. И, как лейтмотив чудовищной симфонии шторма, прорывался сквозь тяжелые удары волн и завывания урагана низкий вибрирующий звук — монотонный, стонущий, бесконечно унылый.

— Поет наша шахта-то, — радостно улыбаясь, говорил Кошкин. — Точно севастопольский ревун. Только посильнее… Вот закончим монтаж подъемника, закроем устье и замолчит. А мне даже жалко, что замолчит. Сейчас она как живая разговаривает… В хорошее времечко вы нас навестили, Роберт Юрьевич, — продолжал Кошкин. — Посмотрите, настоящий курильский шторм.