Андре Лори - Рубин Великого Ламы

Черный сделал круглые глаза, осматривая своего собрата с ног до головы. Наконец он все понял.

— Теперь я вижу, в чем дело, — сказал он. — Сын благородных родителей оставляет отчий дом, чтобы, подобно Робинзону Крузо, отправиться путешествовать… Очень хорошо. Очень хорошо… В этом нет ничего дурного, мой мальчик. Путешествие вырабатывает характер… Все состоит только в том, чтобы иметь здоровые руки и не жалеть их… Я охотно покажу вам, как взяться за дело… Что касается полгинеи, то об этом не будем говорить, пожалуйста… Вы меня угостите стаканом эля в первом порту, где мы пристанем, и дело с концом!.. Но довольно болтать, или на нас падет вина!.. За работу!..

Боб пошел вслед за своим начальником в машинное отделение и скоро мог сознаться, что работа его была очень несложна. Нужно было разводить огонь и поддерживать его, собирать пепел и бросать в море, смазывать время от времени части машины, чистить медные и чернить чугунные. Все это требовало только силы, быстроты и внимания, но совсем мало технической сноровки. В несколько минут новичок понял все, чего от него требовал начальник, и при этом был в восторге от него, от его милого характера и простоты.

Со своей стороны Эндимион искренне полюбил милого мальчика с белыми руками, такого ловкого в работе и такого понятливого. Таким образом, через три часа сорок пять минут, когда пришел машинист, оба кочегара уже сошлись и были друзьями.

Пароход отошел. Боб слышал, как сквозь слуховую трубу раздались приказания капитана, как задвигались поршни и винт начал ударять сзади по воде, как шелестели волны, скользя по бортам парохода — и все это возбуждало в нем особенную радость и необыкновенную гордость.

Наконец-то он стал нужен, наконец-то он имеет свои обязанности и играет активную роль в великой человеческой драме! Под влиянием таких ощущений он весь отдавался работе и с таким усердием бросал лопатками уголь в печь, что Эндимион должен был умерять его рвение.

В семь часов — время ужина; Боб был голоден и с аппетитом проглотил скромные блюда, принесенные юнгой для кочегаров, блюда, каких он раньше не едал.

Потом, поднявшись на палубу, чтобы выкурить папиросу, охваченный величественным видом моря и освежительным легким ветерком, как легко и радостно вздохнул он полной грудью!

И когда наконец он растянулся на своей постели, после своего первого трудового дня, какой спокойный и бодрящий сон сомкнул его веки.

Боб согласился с Эндимионом разделить двадцать четыре часа на три смены по восемь часов, чтобы поочередно пользоваться ими с третьим кочегаром.

Таким образом, на другой день, задолго до восхода солнца, Боб уже стоял на работе, от которой освобождался к полудню. Сменившись, Боб сейчас же воспользовался свободным временем для того, чтобы осмотреть пароход и познакомиться с товарищами по экипажу.

Большая часть из них были простые, честные люди тихие, ласковые, вполне расположенные стать друзьями или наставниками по морскому делу молодого кочегара. «Эдинбургский замок», снабженный превосходной паровой машиной, не пренебрегал, однако же, мачтами и парусами, когда при сильном ветре они могли оказать услугу, а потому ему нужен был большой экипаж.

Боб попал в очень благоприятные условия, чтобы изучить науку мореплавания; и он так хорошо воспользовался удобным случаем, что, когда пароход прибыл в Гётеборг, к концу девятого дня, Боб понимал все не хуже старого моряка и был любим экипажем. Начиная с юнги и до капитана, все были от него в восторге, и каждый считал для себя особенным удовольствием оказать ему услугу. Никогда он не предполагал, что возможно из таких низменных занятий извлечь столько знаний и удовольствий. Никогда и нигде он не чувствовал себя так легко и весело, как среди этих честных и простых людей.

Эти теперешние ощущения он передавал мистрис Рютвен в одном письме, помеченном Гётеборгом, где высказывал, что ухватился за это грубое ремесло совершенно случайно, когда, не видя иного выхода, решился на безрассудный поступок.

«Вы будете смеяться надо мной и над моим восторгом, дорогая мама, — писал он, — но все время, как я живу здесь, я чувствую, что счастлив, что я попал в свою настоящую стихию. Я не могу лучше изобразить своих ощущений, как сказав, что я, как рыба в воде, да еще рыба, которая сознает свое счастье. Мне кажется, что я дышу вольнее, или, чтоб лучше пояснить, скажу, что никогда я не дышал такой полной грудью, пока не взобрался на большую мачту, там я упивался вольным воздухом и широким простором. С высоты, где я сидел, смотря вниз на палубу, белую и гладкую, как лист бумаги, я увидел своих товарищей, которые казались мне такими маленькими, как дети, и я почувствовал к ним глубочайшую нежность. Я люблю каждого из них, — их манеры, их язык, даже их молчание; я люблю смотреть, как они работают, едят и даже спят. Каждое утро мне доставляет большое удовольствие смотреть, как они сильные ребята, с голыми руками и ногами, моют пароход. Пока сохнет на солнце облитая водой палуба, — они занимаются свои туалетом, то есть льют друг на друга каскады холодной воды. Для меня это праздник, и, уверяю вас, никакая утренняя ванна не стоит этих обливаний на чистом воздухе под отеческим надзором капитана. Затем завтрак, который я ел часто вместе с ними: оловянная чашка, наполненная холодным чаем без сахара, кусок сухаря и ломтик соленой говядины.

Вы не можете себе вообразить аппетита, который появляется после восьмичасового настоящего труда! Менее чем в три минуты все исчезает. После чего все идут наверх курить трубки. Это час общего довольства; и капитан, который знает свое дело, выбирает это время для того, чтобы навестить экипаж, а если он в хорошем настроении, то, смотря, как мы едим, говорит: «Кушайте, сердечные, кушайте! Я сам потолстею, видя у вас такой аппетит!»

Не правда ли, какое чудесное поощрение?

Не думайте поэтому, дорогая мама, что я, посещая экипаж, забываю моего славного негра или свои обязанности кочегара. Я для посещений пользуюсь только досугом, а самое светлое для меня время проходит в машинном отделении. Что касается моего негра, то это — наилучший товарищ на земле; с тех пор, как я узнал, я разделяю мнение Петтибона о превосходстве черной расы, — а вы знаете, что для того, чтобы я мог разделять его мнение, мне нужно было доказать его справедливость».

Боб не рассказал матери маленького приключения, почти трагического, благодаря которому его дружба с Эндимионом была окончательно скреплена.

Три дня спустя после выхода из Лондона, когда пароход входил в пролив Скагеррак, поднялся сильный юго-западный ветер. Распустив паруса, корабль делал десять узлов в час, вследствие чего машина была остановлена и огонь затушен. Кочегары, пользуясь досугом, вышли на палубу подышать воздухом; здесь они, от нечего делать, глядели вдаль, стараясь различить на севере берега Швеции, а в противоположном направлении берега Дании. Их бездействие показалось оскорбительным одному матросу, по имени Малькольм, который, проходя мимо негра, толкнул его два раза.